— Занзибар? Да, название неплохое. Звучное. А как это понять — «мой остров»?.
— Когда вырасту, поеду туда.
— Поедешь? Зачем?
— Буду… делать кое-что, — неопределенно ответила Геро.
— Наберешь полные карманы гвоздики?
Геро серьезно обдумала этот вопрос.
— Нет, вряд ли. Не думаю, что это такая работа. Наверно, — сказала она, принимая решение, — я буду делать что-то доброе, полезное. И очень умное.
— Вот как? Дочка, ты говоришь об этом слишком уверенно. Будем надеяться, что не пойдешь по стопам своей… — Барклай внезапно умолк. Хотел ли он сказать «своей матери»? Если да, то передумал и после короткой паузы произнес с внезапной горячностью: — … своей тети Люси! Я не хочу, чтобы ты выросла решительной особой, сующей нос в чужие дела. Или самодовольной резонеркой.
— Папа, что значит «резонерка»?
— Это ты, когда заводишь такие речи! — раздраженно ответил Барклай. — Видимо, эта пустоголовая бестолочь Пенбери читала тебе назидательные книжки и забивала голову сентенциями о том, что добрые дела — это единственное, чему стоит посвящать жизнь. Надо было это понять по ее манере одеваться и по тому, что она нравится твоей тете Люси!
Он умолк, задумался о гувернантке, своей сестре и внезапно ощутил леденящий страх. Люси одобряла его женитьбу на Гарриет, а той, несомненно, мисс Пенбери тоже понравилась бы…
И заговорил яростно, словно бросая им всем вызов:
— Будь я проклят, если позволю превращать тебя в маленькую самодовольную благодетельницу! Надо будет найти тебе другую гувернантку. Хорошенькую, с чувством юмора, способную держать тебя в строгости — у мисс Пенбери ты совсем распустилась! И чем скорее, тем лучше.
Но, конечно же, ничего подобного он не сделал. Занятие это хлопотное, а Барклай Холлис старался избегать хлопот — и всего прочего, отвлекающего от чтения, верховой езды и вообще от приятно-безмятежного образа жизни. Агнесса Пенбери осталась, и Геро росла избалованной, решительной и определенно самодовольной. Она была твердо уверена, что когда-нибудь отправится на Занзибар, хотя другая, менее своенравная девочка рассталась бы с этой мыслью годам к четырнадцати — уже хотя бы из-за отвращения отца к «странствиям» (это слово, очевидно, включало в себя все: от путешествия за границу до отъезда более чем на сутки пути от Холлис-Хилла).
Несколько лет спустя Геро с большим трудом удалось упросить отца свозить ее в Вашингтон к двоюродной сестре матери, жене известного сенатора. А когда, находясь там, они получили настойчивое приглашение навестить родственников в Южной Каролине, Барклай — упрямством он иногда не уступал дочери — наотрез отказался двинуться с места. В конце концов Геро поехала без него.
— Видно, ты унаследовала это от матери, — безнадежно вздохнул он. — Все Крейны любили поездить. Ты похожа на свою мать. Наверно, будь она жива, тоже стала бы раскатывать повсюду. Она была не такая сильная, как ты… Знаешь, Геро, тебе надо было родиться мальчишкой. Мать-Природа наверняка изменила свое решение уже в последнюю минуту!
С этими словами Барклай снова вздохнул, и Геро впервые пришло в голову, не хотел ли отец сына вместо дочки, и не потому ли назвал ее «Геро», а не «Гарриет», в честь матери? Он определенно не пытался воспитать ее «женственной», а вопреки мнению тети Люси и Крейнов позволял ей учиться стрелять и сидеть в седле прежде, чем она научилась читать, писать, прежде, чем научилась шить. В остальном же ее образование шло по усмотрению мисс Пенбери, и отец не воздействовал на некоторые взгляды, усвоенные дочерью при помощи гувернантки, тети Люси и всевозможных книг из дамской библиотеки.
Один популярный роман Гарриет Бичер-Стоу, прочитанный в 1852 году, во впечатлительном четырнадцатилетнем возрасте, убедил Геро, что мир — рассадник несправедливости, жестокости и мерзости, и что оставлять так этого нельзя. «Хижина дяди Тома» сделала ее пылкой сторонницей борьбы с рабством. А мисс Пенбери по ходу занятий благотворительностью повела свою юную воспитанницу на лекцию «Грехи работорговли». Читавший ее местный приходской священник процитировал лорда Палмерстона: «Если все преступления, совершенные родом человеческим от сотворения мира до сего дня, сложить вместе, они вряд ли превзойдут совокупное зло, причиненное человечеству этой дьявольской работорговлей».
Но как бы ни относилась Геро к работорговле, поездка в Южную Каролину смягчила отношение девушки к рабовладельцам. Рабы семьи Лэнгли были такими здоровыми, веселыми и упитанными, как только можно им пожелать. Ни Гейлорд Лэнгли, ни его надсмотрщик ни в малейшей степени не походили на Саймона Легри[1]. Кларисса Холлис Лэнгли, родившаяся и выросшая в Массачусетсе, в принципе не одобряла рабство, но признавалась, что не видит, как с ним можно покончить.