Он не сдержался и брякнул:
— И заодно овса для лошади купите!
Все начиналось снова-здорово.
— Овса?! — Ирина возмутилась. — Дочь тебя совсем не интересует! А у нее сейчас возраст переходный. Девочка превращается в американку, а ведь она — русская…
— Не дергайся, — попытался утихомирить бывшую жену Фил, — уж дочь я не упущу!
Но Ирину понесло.
— Не упустишь?! Ты посмотри, что с тобой стало после смерти Дениса, кем ты себя окружил?! Какие-то наркоманы, дешевые целители, эти пресловутые новые русские, сомнительная полубогема!.. Мы же пытались это забыть, забыть! — на ее глазах вновь проступили слезы. А может, они и не исчезали вовсе. Просто он перестал их замечать.
Фил смущенно отвернулся, смотрел на Машу, безуспешно пытающуюся запустить змея в воздух.
— Ты бы мог вернуться к дочери!..
Ему показалось, что он ослышался. А если даже нет, то к прошлому дорога заказана. И это надо им обоим уяснить раз и навсегда.
— Ну, мать, — сказал он, стараясь быть как можно мягче, — умеешь ты огорошить. Даже растерялся. Мы уже давно в другой ситуации…
Дальше он мог не продолжать. Она слишком хорошо знала его.
— Это я в другой, а ты ни в какой! Болтаешься, как дерьмо в проруби!
Ирина опять ожесточилась, повысила голос. Маша, окончательно убедившись, что рожденный ползать — летать не может, бросила змея в траву, подбежала к ним.
— Эй, предки, вы опять ссоритесь?
— Да нет, что ты, — Фил бережно обнял дочь и поцеловал. — Ты знаешь, что я тебя очень люблю?
Она согласно кивнула, понимая, что ей заговаривают зубы. Редкие минуты близости с отцом становились все короче и короче.
— Послезавтра я приеду на целый день, — говорил он, — и мы с тобой укатим…
Интересно, он искренне верил в это?
— Куда? — пыталась подыграть она ему.
И он стушевался.
— А просто… В никуда.
Яркий воздушный змей трепетал на траве всеми фибрами своей картонной души и очень хотел подняться в небо.
Но без помощи не мог. А ждать ее было неоткуда.
Мартин искал куртку. Он перерыл весь дом и даже заглянул в гараж, но так нигде ее и не обнаружил. И мать, как назло, куда-то умотала, а без нее сложить чемодан представлялось делом нереальным. Даже пары носок найти невозможно, все по одному раскиданы…
— Вот, новые купила!
Она материализовалась в комнате с пачкой носков в руке. Лицо у нее было скорбным. Таким оно становилось каждый раз, когда Мартин собирался в очередную командировку. Мать принялась складывать в чемодан вещи, ворча, что она, вообще-то, не служанка.
— Нашел бы какую-нибудь милую девушку, женился бы, так нет, спутался с этой русской. А у нее дочь невеста…
— Ты куртку мою не видела? Не помнишь, я ее привозил из Канады?
Мартин пытался сменить тему.
— И куртку пора другую…
— Мне не нужна другая, мне нужна эта. Это куртка отца, она приносит мне счастье…
— Твоему отцу она много счастья принесла… — мать шмыгнула носом.
— Ты что? — Мартин подошел к матери и обнял ее.
— Я просто не хочу, чтобы ты уезжал в эту Россию…
— Да ладно тебе, — не слишком убедительно пытался он ее успокоить. — У тебя просто предвзятое мнение. Сейчас все туда едут. И почти все возвращаются обратно…
Он хотел пошутить. Вышло неудачно.
Глава третья
Зтот газетный киоск на Кутузовском стоял с незапамятных времен. Мимо него проезжали, торопясь на свои загородные дачи, Хрущев, Брежнев и прочие властители дум. Некоторые, говорят, даже останавливались — вот она, отрыжка социализма! — чтобы купить газетку или пачку сигарет. Свежо предание…
Утром у киоска традиционно стояла очередь. Даже легкий моросящий дождик не мог остудить стремления аборигенов правительственной трассы узнать свежие сплетни, чтобы приплюсовать к ним новости с душком.
Очень интеллигентно, а ведь, казалось бы, кого хочешь, мог облаять, к киоску подбежал пес — роскошный красавец-овчар, породистый и лоснящийся, деловито обогнул терпеливо ждущих своей очереди двуногих, протиснулся к прилавку и встал на задние лапы. Очередь оживилась.
— Ба! Да такого и за пивом посылать можно! — высказал свое одобрение мужчина в кепке и с брюшком.
— И когда вы напьетесь своего пива?! — вздохнула натерпевшаяся за ним старушка. — Весь подъезд обоссали! Что ставь кодовые замки, что не ставь. А Джек у нас кобелек воспитанный, за всякой гадостью не побежит!
— Еще неизвестно, что гадость: пиво или ваши газеты, — обиделся толстяк.