— Ну что вы, не дорос, — отмахнулся вновь прибывший. — Просто, псевдоним такой нескромный…
— Кличка, значит, — делал жалкие потуги наверстать навсегда упущенное барство Барин. — Виски будешь?..
Даже сверху было заметно, как изменилась за эти годы Москва. Ладно, разрослась — ощетинилась игольчатым ежиком небоскребов. Фил с жадностью интуриста смотрел на город, и на душе кошки скребли. Нагадить там они давно уже успели…
Багаж он не сдавал, и, быстро пройдя паспортный контроль, устремился к таможне, оглядываясь по сторонам. Аэропорт мало изменился. Постарел немного, осунулся, как и он сам. Обветшал, правильно сказать по-русски. И смотрелся удручающе провинциально, в отличие от него самого — не удержался и сам себе польстил Фил. На него накатила теплая волна безмятежной ностальгии.
Декларировать ему было нечего, но в бесшабашной надежде он выкручивал вытянувшуюся гусиную шею, и ведь углядел, в конце концов, под вывеской «Красный коридор» то, что искал. Больше того, даже не особо удивился случайному совпадению. Настолько был уверен, что так оно должно и быть. Фил устремился к стойке:
— Наташа!
Она просматривала вещи очередного пассажира, оторвала глаза от монитора и часто-часто заморгала.
Если пассажир был контрабандистом, то ему крупно повезло.
Сюрприз так сюрприз, — захолонуло в душе, подумалось радостно: лучше бы он не появлялся! По крайней мере, для нее — точно. Ей не хотелось новых осложнений в жизни, которая лишний раз доказывала, что покой нам только снится. Хотя ей он особо и не снился. Доползая с работы до дома, она последние силы отдавала в распоряжение Темы и вырубалась без сновидений до следующего трудового утра. А если таковые и наведывались с субботы на воскресенье, то, чего греха таить, непременно в лице Фила Маковского на фоне дымки Средиземного моря, который счастливым солнечным буйком маячил сейчас перед ней собственной персоной.
— Фантастика! — Филу дела не было до остальных пассажиров, которых он, походя, оттеснил от стойки, заняв, как казалось, свое незыблемое место. — Вы знаете, Наташа, летел в самолете, и все время думал о вас. Даже загадал: если увидимся — все будет хорошо!
— Что, хорошо? — она видела, что он тоже искренне рад и все таможенные формальности сами собой стали казаться ей пустыми хлопотами. Хотя, как это говорится: глаза боятся, а руки делают? В данном случае, ее глаза, нет, не боялись, опасались встретиться с восторженным взглядом Фила, тем не менее встречались, чтобы снова стушеваться и уткнуться в монитор просвечивающий все и вся насквозь.
Отлученная от стойки безалаберным в своей непосредственности Маковским, пожилая американская семейная пара, в смиренном ожидании наслаждалась происходящим: трогательная молодость…
— Да все хорошо! Например, вы согласитесь повидаться со мной завтра?…
— Завтра? — повторила она, несколько ошарашенная этим кавалерийским наскоком, при этом все же успев подумать: а почему не сегодня?! Не слишком-то он соскучился! — Дайте сообразить…
— Я уже сообразил. На спор, вы давно не были в Большом театре!..
— Давно…
Ах, как захотелось ей в Большой театр! Как никогда в жизни! Больше всего на свете! Даже если он закрыт на пожизненный капремонт…
— Тогда в полседьмого, жду у шестой колонны!
— Слева направо? — засмеялась она.
— Там видно будет!
На лихом коне Маковский подхватил свои вещи и победным аллюром умчался к выходу.
— Очень экспансивный молодой человек, — одобрила Наташу пожилая американка, подавая свои и мужа документы…
— Явился, не запылился, — прищурился Волков, когда она отпрашивалась с работы пораньше.
Наташа понимала, что ее просьба имеет легкий привкус садизма, но врать напропалую, выдумывая несостоятельную уважительную причину, совсем уж не хотелось. И чтобы хоть как-то смягчить ситуацию, она произнесла какую-то замутненную фразу типа:
— В интересах дела…
— Ну, если в интересах дела, — пошел навстречу начальник.
И зачем-то пообещал позвонить сразу после спектакля.
Она долго решала, что надеть, даже с Темкой советовалась, так стопудово, выражаясь языком сына, и не решив для себя: на свидание идет или все же втираться в доверие к подозрительному типу.
Но свидания хотелось больше.
Опоздала немного, как принято. Если это до сих пор принято. Он уже стоял, подпирая колонну, в своем отменном костюме, безукоризненно подчеркивающем атлетическую фигуру. В руках у него была одна-единственная алая роза на длинном-предлинном стебле. Таком предлинном, что когда он преподнес ей ее, стебель чуть ли не упирался в асфальт, как посох. И завистницы вокруг злорадствовали над пиковой ситуацией, но Фил галантно, будто так и было задумано, обломал неподатливый стебель, уколов палец о шип. Капельку крови в цвет розе он промокнул белоснежным платком и завистницы, наблюдавшие за его манипуляциями, чуть не попадали от зависти. После этого он предложил ей руку, и они стали подниматься по ступеням, провожаемые взглядами…