«…Не будь никаких иных причин описывать жизнь знаменитых людей, — вполне достаточным к тому основанием было бы желание показать читателям, какое жестокое разочарование всегда вызывает жизнь гениев. Даже самые богатые событиями биографии, когда они напечатаны в книгах, переведены на язык типографских литер, в лучшем случае (а число этих „лучших случаев“ весьма ограничено) вызывают у нас чувство горечи, и печальные выводы, вытекающие из жизни прославленных личностей, мы неизбежно распространяем на всякую человеческую жизнь. Судьба Александра Македонского или Ньютона ещё яснее, чем жизнь простых смертных, показывает нам, как жалок жребий человеческий. Обогатившая церковь идея, выраженная в словах: „Sic transit gloria mundi“ 10, — лучше всего достигает своей уничтожающей цели, когда она предстаёт в качестве конечного итога славной и полнокровной жизни, считавшейся образцовой.
Возможно, что вину за пессимистический вывод будут возлагать на биографа, а не на гениальность знаменитого человека, о котором биограф рассказал. Однако Плутарх, Коммин, герцог Сен-Симон и Лас-Казас дают нам право судить иначе. Как бы ни были сложны перипетии жизни греческого царя, флорентийского авантюриста, французского путешественника-исследователя дальних стран, — все они в конце концов сводятся к нескольким печатным страницам, к сухим параграфам и жёстким фразам. Чтение самого большого в мире жизнеописания, повествующего о жизни самой долгой и яркой, займёт не больше двадцати четырёх часов, считая, что нормальный человек читает по двадцати страниц в час. Какое убожество!
Из этого, если угодно, можно заключить, что жизнь человека выражается не только в его делах. А мне кажется более разумной мысль, что биографы прекрасно обрисовывают жизнь той или иной знаменитости и доказывают, насколько было фантастичным наше представление о ней. Таким образом, первым благодеянием биографов надо считать то, что они бросают беспощадно яркий свет на судьбу человека, раскрывая её ничтожество и бесполезность.
Такая мысль ужасна для нас, невыносима. Разве только мысль о смерти принять труднее — о смерти в чистом виде, то есть без загробной жизни, без плутовства в отношении небытия и могильного праха. Мы по-ребячески отказываемся принять и ничтожество своё и смерть, вопреки свидетельству науки. И уж если примиряемся с мыслью о смерти, о полном нашем исчезновении, то лишь при условии, чтобы на земле жить полной жизнью. Почитайте, однако, мемуары, которые оставили после себя величайшие люди, и вы увидите, что нам надо отказаться от такого утешения.
Повторяю, именно это обстоятельство оправдывает написание биографий, служит извинением для них и для их авторов. Биографии играют для ума человеческого роль, противоположную той, которую выполняют романы. Вникните в мою мысль, и вы согласитесь со мной, что биография — это своего рода приговор роману. Но я могу успокоить писателей — они не лишатся своего заработка, ибо роман, хоть это и совершенно бесполезный литературный жанр, всегда будет полезен в качестве лжи, украшающей жизнь. Полезность немалая.
Историк-биограф, сознающий, какую разрушительную силу несёт в себе история человеческого общества и история жизни отдельных людей, тем самым становится моралистом в духе философа Паскаля. Высокое значение его трудов зависит от собранного им скорбного материала и умения разобраться в нём. На него можно смотреть, как на врага человечества и как на самого верного выразителя человеческих мыслей и чувств. В меру своего таланта он приобретает власть над теми, кто его читает, и с одинаковым основанием его могли бы сжечь на костре или воздвигнуть ему памятник.
Сомневаюсь, чтобы эти рассуждения понравились моим собратьям-историкам, ибо в их интересах внушать читателю совсем иное представление о них самих и об их учёных трудах. Очень жаль, но что поделаешь; полагаю, что алхимики также были бы недовольны, если б один из них вдруг отвёл бы им ту самую роль и те функции, которые ныне без малейшего удивления выполняют химики, их преемники. История никогда не возвысится до положения подлинной науки, а историки не выполнят своего высокого назначения, если они не откажутся бесповоротно от поисков своего особого философского камня, который обращает исследователей в каких-то запоздалых магов, шарлатанов, гадающих о судьбах человечества.