- Что вы, Николаевич. Разве такими вещами шутят?
- Он был один в самолете?
- Да. Один. Но вроде пилот опытный, хотя и любитель.
- Будем его искать?
Сергей Сергеевич неопределенно пожал плечами:
- Вообще-то шеф говорит, что отправляет нас в обычный рабочий полет. Но коль скоро мы будем в том районе, конечно, и поищем тоже.
- Меня возьмете, Сергей Сергеевич?!
- А вы не боитесь? Ведь полетим в сторону урагана, там ветерок.
- Меня не укачивает...
Устроившись в дальнем углу гондолы, я сделал запись в дневнике: "Четвертое сентября. В 11.10 вылетели на поиски яхты "Прекрасная Галатея" и пропавшего самолета "Остер".
Лаборант Гриша Матвеев проверял бесчисленные океанографические приборы. У него солидная, тщательно ухоженная борода, как у голландских старых шкиперов, но парень он молодой, веселый, отлично играет на гитаре и превосходно исполняет песни времен Отечественной войны двенадцатого года. Однако за работой Гриша совершенно меняется. Все делает неторопливо и аккуратно.
Костя Синий тоже был занят делом, возился у своей рации. Он одессит, много плавал на разных судах, был радистом и на самолетах, свое дело знает прекрасно. Костя любит поговорить, но пока, в присутствии начальства, непривычно тих.
Командир дирижабля Борис Николаевич Локтев, ближайший помощник Волошина, молчаливый и спокойный, всегда занятый лишь своей техникой, устроился за пультом управления и подал команду:
- Дать свободу!
- Есть дать свободу!
Я уже много раз летал на дирижабле, но все никак не могу привыкнуть к необычным ощущениям при взлете. Вдруг наваливается на плечи небольшая тяжесть. И, только выглянув в окно гондолы, замечаешь, как стремительно возносишься в небо.
Подъем прекратился. Мы на миг неподвижно повисли над "Богатырем". А затем взревели двигатели, и наш воздушный корабль полетел над океаном. Андриян Петрович с явным удовольствием окинул взглядом океанский простор, где один за другим катились водяные валы, увенчанные белыми гребнями пены.
- Все-таки величественное зрелище. А знаете ли вы, друзья, что как раз в этих водах один ураган едва не изменил весь ход истории? - спросил он, поворачиваясь к нам. - Первый тропический ураган, с которым познакомились европейцы, едва не погубил эскадру Христофора Колумба, возвращавшуюся домой с радостной вестью об открытии Нового Света. Если бы это случилось, неизвестно, когда бы снова открыли Америку. По преданию, именно тогда это явление и получило свое название. Индейцы, которых великий адмирал вез в Испанию, начали в ужасе кричать: "Хуракан! Хуракан!" В чуть измененном виде это индейское слово и закрепилось за местными бурями в отличие от тихоокеанских тайфунов. Хотя природа к механика образования у них одинакова.
- Андриян Петрович, а почему им дают женские имена, ураганам? - спросил Костя.
- Такая традиция. И как у всякой традиции, истинную причину ее возникновения установить нелегко. Она уже окружена массой легенд. Пожалуй, лучше всего ответил на этот вопрос один мой знакомый английский метеоролог, Андриян Петрович засмеялся. - "А как бы вы еще назвали, - сказал он, - бешеную бурю, неожиданно налетающую на вас неизвестно откуда, а потом, нежно воркуя, исчезающую неизвестно куда?"
Все посмеялись. Прижимая к голове огромные наушники, Костя слушал перекличку разноязычных голосов в эфире.
Время от времени Сергей Сергеевич спрашивал его:
- Ничего нового?
Костя лишь качал головой.
- Вот и острова, - оживился Волошин, - Будем смотреть в оба. Но их тут примерно семьсот, а обитаемы только тридцать. Да свыше двух тысяч рифов протянулось на тысячу с лишним километров. Это тоже примерно, никто их точно не считал. Можно просидеть на каком-нибудь всю жизнь, и тебя не найдут.
Впереди, за грядой рифов, отмеченных кипением бурунов, появились первые островки. Их было много, больших и маленьких, едва выступавших из воды. На крупных островах по склонам гор курчавились леса, на берегу в тени пальм и апельсиновых рощ белели домики.
Мы полетели на запад над Большой Багамской отмелью, протянувшейся между этим архипелагом и Кубой. Это была южная граница "Бермудского треугольника"...
- Где-то здесь с самолетом прервалась связь, - сказал Сергей Сергеевич. На всякий случай его приметы: бортовой номер 4390, опознавательные знаки британские: красно-белый крест и диагональные полосы на темно-синем фоне.
Теперь мы летели совсем низко, тщательно рассматривая проплывавшие внизу островки, рифы, взбаламученное штормом море.
Вода была мутной, волны несли множество всякого мусора: обломки досок, крышу, сорванную с какой-то хижины, вырванные прямо с корнями длинные стволы пальм. На них сидели чайки, отдыхали после бури.
- Да, порезвилась все же Луиза, - сказал Андриян Петрович. - В таком мусоре обломки самолета можно и проглядеть.
Облака становились все гуще, плотнее и поневоле заставляли нас снижаться. Было видно, какого труда стоило Локтеву удерживать сотрясаемый ветром дирижабль.
- Острова тут кругом. А "Остер" такой самолет, что на песчаном пляже сесть может, - подал голос командир.
- Да, - согласился Волошин. - Вон сколько катеров снует между островами. Наверное, его ищут. Что там слышно, Костя?
- Ничего пока, - ответил радист. - Никаких следов.
- Смотрите, островок вроде необитаемый, никакого селения не видно, а возле него три суденышка, вон там, за мыском, четвертое, - оживился Волошин. - Что они тут делают? Может, обнаружили самолет? Или с "Галатеи" кто спасся?
- Там у них палатки разбиты, видите? - сказал Лунин. - Целый лагерь. Похоже, они тут уже давно находятся.
- Может, спустимся, узнаем новости? Экспедиция у нас международная, работаем вместе с англичанами и есть разрешение местных властей садиться на любой здешний островок. Как, Борис Николаевич? Давайте вон к той пальмочке.
Локтев кивнул и начал разворачивать дирижабль. Мы плавно подлетели к стройной кокосовой пальме, стоявшей одиноко, в некотором отдалении от других, на самом берегу.