организаций, губят людей!
– Никому ничего доказывать я не хочу, а вот
аргументированно
обосновать,
почему
считаю,
что
Реабилитационные центры прозападного образца губят души
российских людей, попавших в их сети – это постараюсь
сделать – солидным тоном, дабы я прочувствовал всю
серьёзность его слов, ответил друг. Но с кондачка, в двух
словах об этом не скажешь, прежде нужно подумать. Нужно
провести
анализ
тактики
деятельности
Западных
организаций, вкладывающих большие деньги в создание
реабилитационных
центров
на
базе
российских
протестантских церквей и выяснить стратегические цели, к
которым стремятся эти организации. Затем нужно понять,
чем руководствуются российские пасторы, вступившие в
сотрудничество с Западными религиозными организациями,
и, конечно же, нужно рассказать и о том, с каким душевным
и духовным богатством выходят «выпускники», прошедшие
программу в этих Центрах.
– Тут получится разговор не на один вечер, и материала
наберётся на целую книгу, – оставив всякое легкомыслие в
предчувствии новой большой работы, – ответил я. Понять,
почему Западные религиозные, а может, и не только
религиозные организации вкладывают в реабилитационные
14
_______________________________________________________________
центры для российских наркоманов миллионы долларов –
это не просто любопытно, но и важно. Может, даже
жизненно важно для многих и многих наших молодых
людей.
Итак, решили, будем писать об этом!
Ох, уж эти Западные
реабилитационные центры!
Вчера мы со Степанычем приняли решение написать
книгу
о
тайных
помыслах
Западных
спонсоров,
открывающих на базе Российских протестантских церквей
свои реабилитационные центры для наркоманов.
Ой, извините, дорогие читатели, прежде я должен
представить вам Степаныча – своего соавтора и аналитика!
Мы с ним учились в одной группе в институте. Рослый
парень с гривой прямых чёрных волос, к которому кличка
«Степаныч» приклеилась ещё на вступительных экзаменах –
именно таким он вошёл в студенческую жизнь. Уже в ту
беззаботную пору ему были присущи такие черты, как
цельность характера и бескомпромиссная неприязнь ко
всякой душевной подлости и лживости, и в то же время все
эти волевые качества каким-то непостижимым образом
сочеталось в нём с детской мечтательностью, даже
ранимостью. До наступления сильных холодов, то есть, до
наступления настоящих сибирских морозов он ходил в
чёрной куртке из толстой кожи. Куртка была изрядно
потёртой, но Степанычу она была дороже любой тогда
модной фирменной «аляски».
Потом, когда мы учились уже на старших курсах,
рассматривая его домашние фотографии, я обратил внимание
на шкуру большой рыси, висящую на стене над диваном. На
15
_______________________________________________________________
вопрос: «Откуда она взялась?» – он снял с вешалки свою
толстокожую куртку и, показав на выдранный сзади на плече
клочок и на процарапанные по спине полосы, сказал, что это
следы той рыси.
Степаныч, как и я, был родом из Казахстана. Родители
его жили в небольшом рабочем посёлке золотодобытчиков:
отец работал водителем на руднике, а мать учителем
русского языка в школе. В свободное время отец любил
походить с ружьём по окрестностям, и однажды зимой на
него сзади прыгнула с дерева рысь. Но не удержалась и
упала: когти проскользнули по заиндевелой гладкой толстой
коже.
Отброшенный
толчком,
отец,
падая,
успел
развернуться и почти в упор выстрелил в неё.
Результат я и увидел на фотографии.
После института по распределению мы были направлены
на работу в разные города и на четверть века расстались,
только изредка переписывались. Но потом, – не знаю, то ли
волею судьбы, то ли по Божьему промыслу снова стали жить
в одном городе, и испытанная временем дружба сразу же
возобновилась. Только теперь мы дружим уже семьями.
Что ещё сказать? В середине девяностых годов
Степаныч стал членом одной из протестантских церквей.
Они с женой Любавой (он зовёт её Любавушкой, вот и мы
стали называть не Любой, а Любавой) стали ходить туда не
из каких-то идейных или религиозных соображений, а