Папа позвонил.
Через несколько минут, поблескивая атласным халатом, появилась Дора Михайловна.
— Тут к тебе, — соседка развернулась, тяжелые шаги затихали в глубине коридора. Дора Михайловна смотрела на папу то ли с испугом, то ли с удивлением.
— Вы меня не узнаете? Я сын Абрама Борисовича. У меня к вам письмо.
Пальцы неловко расстегивали пуговицы рубашки.
— А, вот ты откуда! Ну, пойдем, потом достанешь.
Папа перешагнул порог. В первую минуту ему показалось, что он попал на… улицу. Какой-то малыш катался на велосипеде, две девочки прыгали через скакалку, молодая женщина возила взад и вперед детскую коляску. Дора Михайловна повела папу по лабиринту-переулку.
— Это моя дверь.
Огромная комната была перегорожена несколькими ширмами, из окна открывалась панорама города, а с потолка, который, казалось, уходил в небо, свисала огромная люстра в виде морского якоря. Впрочем, блеск и богатство как комнаты, так и ее хозяйки странным образом совмещались с бедностью и запущенностью. Обуглившимися кочерыжками торчали в люстре перегоревшие лампочки, тяжелые шелковые занавеси падали на потертый половичок, роскошный халат свисал на хозяйке точно до того места, где из рваного шлепанца выступал большой палец.
Дора Михайловна не спеша прочла письмо, молча отодвинула ширму.
— Иди сюда, спать будешь с Вульфиком. Он почти твой ровесник, на будущий год тоже поступать собирается.
О существовании Вульфика папа не знал, тактично поинтересовался.
— В какой он собирается?
— На юрфак, вроде бы.
— На юрфак, — фыркнул папа, — с чего это?
— Да все отцовская история. Крутились тут всякие адвокаты, письма писали, разговоры вели. Добиться ничего не смогли, а вот парню голову заморочили. Кстати, у него с математикой слабовато. Поможешь?
Вульфик, чернявый и коренастый, оказался на редкость разговорчивым; показывая папе город, он болтал без умолку, по всякому поводу высказывал свое мнение, причем, как правило, не одно. Наконец, папе удалось вставить слово.
— Ты, правда, хочешь стать юристом?
— Да нет, это мама хочет.
— А ты?
— Я больше всего хочу стать миллионером.
— Капиталистом? — удивился папа.
— Не капиталистом, но чтобы было много денег. Знаешь, как хорошо, когда много денег? Сидишь в цирке в первом ряду и ешь одну шоколадку за другой. Или заходишь в ресторан, а к тебе официанты так и бегут навстречу.
За разговорами прошли выходные, папа успел погулять по Невскому и по Мойке, побродил по Дворцовой площади, посмотрел, как разводят мосты, а в понедельник с раннего утра отправился в Мраморный дворец.
В отделе Наркомпроса столпотворение: ребята и девушки, расталкивая друг друга, протискивались к окошку, где принимали документы в ленинградские вузы. Выбора не оставалось — папа начал проталкиваться вместе со всеми.
Ему уже отдавили ноги, несколько раз он чуть было не расстался со своим чемоданом, но в конце концов пробился к окошку. Лысый человек, похожий на заводского бухгалтера, взглянув на папу, — а ему не исполнилось и семнадцати — с недовольным видом пробурчал: «Только по путевкам отделов просвещения, не стойте без путевок, сколько раз повторять!» Лысый уже обратился к следующему, но тут папа в отчаянии заголосил: «У меня же есть направление, вот оно, вместе с аттестатом».
Лысый с недовольным видом взял папины документы.
— В Политехнический? На физико-механический?
Сделав несколько пометок, он вдруг раздраженно выпалил:
— Лицам непролетарского происхождения стипендия не выплачивается.
О стипендии папа не думал, волновало его другое.
— А общежитие?
— Родственники в Ленинграде есть?
— Нет, нету.
Лысый достал синий клочок бумаги, похожий на хлебную карточку, шлепнул по нему печатью.
— Поезжай в Лесное, эту бумагу предъявишь в приемную комиссию, а эту — лысый показал на синий талон, — отдашь коменданту.
Не прошло и двух часов, как папа уже был в Лесном, где в конце улицы Сосновка расположился Политехнический институт.
Приемная комиссия заседала прямо в фойе. Вдоль стены за большим, накрытым зеленой скатертью столом сидели преподаватели; напротив одиноко торчал стул для испытуемого. Группа молодых людей, дожидаясь своей очереди, держалась на почтительном расстоянии. Папа справился, кто последний, и стал разглядывать таких же, как он, кандидатов в будущие гении.
Несколько аккуратно причесанных девушек, нескладный толстячок в пиджаке и галстуке, а в основном — красноармейские гимнастерки, толстовки, перетянутые то ремнем, а то и веревкой, потертые брюки, стоптанные ботинки.