Лишь Атласу... Атласа представляют Пииты всем великанам великаном, иже небосвод на раменах своих держит; в действительности же Атлас есть превесьма высокая гора Мавританская, что в Берберии нынешней обретается и мнится человеку подпирающей облака. Иные мнят, и не вовсе несправедливо, что предание сие сложили об Атласе, повелителе помянутых земель (в честь оному царю и гора обрела прозвание) и брате Прометеевом, что (яко Еллины утверждают), разумен будучи несравненно, первым исчислил непостижное течение звезд. Посему и Пииты возлагают на плечи его небесную твердь. Об иных же домыслах нам повествовать ни к чему.
Сию побаску... Оная весьма сходна с баснями Езоповыми, однако и злополучие, Козлика постигшее, и окончание повести суть всецело иного рода. Под Козликом разуметь возможно истинного, но простодушного и чересчур доверчивого Христианина. <...> А в Лисе надлежит узреть Паписта лживого и вероломного, с коим дружбу водить никак негоже.
Коза... предусмотрительна, мудра, // Сочла... Сей прием прозывается Fictio: разумные действия и членораздельная речь приписываются тварям несмысленным.
...Отрастали рожки: то бишь, младые, словно бы мхом покрытые пеньки, что крепнут и удлиняются со временем, когда кровь у козла принимается играть.
Но всех опасней Лис: хитер, смышлен... Ипреизрядно, зане всех прочих зверей превосходит Лис и коварством и находчивостью.
Недобрая, зловещая примета... Коза-мать запнулась о порог, и сие именуется дурным знаком. Впрочем, подтверждение тому обрящется в любых летописях; среди наипаче примечательных числится повесть о лорде Гастингсе, восходящая ко дням Короля Ричарда Третьего. Сказывают, будто опричь дурного сна, лорду привидевшегося (а предвещал он именно грянувшую впоследствии беду), случилось еще и коню вышеназванного лорда, выехавшего поутру в Лондонскую Башню, дабы там заседать в совете государственном, споткнуться по пути дважды или трижды; и многие, лорду сопутствовавшие и о близкой участи его уже ведавшие, переглянулись украдкой. А в последствии припоминали сие, ибо, веселясь напропалую и никакого худа, никоей опасности смертной себе не чаючи, спустя два часа приял он позорную погибель от лютого Государя.
...Безделушки, // Бубенчики... Семо всяческая дребедень перечислена, с папскими суевериями связанная, ибо Католики немало полагаются на подмогу кукол (сиречь, Идолов) а такожде бубенцов, стекляшек и прочего подобного хлама.
И заднюю закутал тряпкой лапу: ибо являют Паписты показное долготерпение, хвалятся страданиями добровольными, порождаемыми якобы праведностью да святостью, и муки оные в заслугу себе вменяют.
И вывод прост... Сие Эпифонема, или же назидание, изо всей повести выводимое, дабы предостеречь Протестанта: никогда не верь безбожным и коварным Католикам. Вседневные доказательства оному правилу изобильны, а меж ними гнуснее всего злодеяния, свершенные отнюдь не столь давно во Франции, по воле Карла Девятого.
Здешний поп: священнослужитель католический. Слово грубое, иже приличествует устам неотесанного пастуха, но молвится в порицание священникам-невеждам.
Оба сих девиза, будучи вместе сведены, составляют единый Гекзаметр. Первая часть оного, Палинодом изрекаемая в порицание людям недоверчивым, из Феогнидова стиха взята и глаголет: кто всех более подозрителен, тот и лжив более всех. Ибо, ежели сам во лжи укоренился, то и другим веры давать не хощет, поелику и прочих людей мнит вместилищами лжи не меньшей. Пьер же с пылом ответствует второй половиной того же стиха, повторяя в побаске реченное прежде: но какую веру яти возможно вероломному? Ибо ежели на вере основывается и покоится истинное исповедание оной, а веру сии люди обманывают вседневно, то что же исповедуют они да проповедуют? Лишь сие и глаголют оба девиза.
Июнь
В земном раю: сиречь, в Парадизе, иже по-Еллински означает «Сад наслаждений» либо «Вместилище радости». Наш Пиит уподобляет почву, на коей сыскал себе приют Гоббиноль, земному Парадизу, в Священном Писании нарицаемому Эдемом, где по воле Божьей обитал изначально праотец Адам. Место же сие, как полагают мужи многомудрые, обреталось в Междуречье, краю наиплодороднейшем и наиприятнейшем (ежели верны описания, Диодором Сицилийским данные в Гиштории Александровых завоеваний оного), простирающемся меж двух прославленных Потоков (иже, глаголет Писание, брали начало свое в Раю), Тигра и Евфрата; отселе и название произошло: Междуречье.