Ян не знал, что делать с надсмотрщиком. В конце концов, он решил завести того вместе с конем глубже в лес, и связать его так, чтобы тот мог делать небольшие шажки и выбраться на дорогу за сутки – двое. От коня в лесу толку было мало: верхом не поскачешь и за собой через дебри да болота не потащишь, а по дороге Ян продвигаться боялся. Поэтому он продолжил свой путь, только прихватив у стражника еще немного хлеба да большой нож.
Следующая неприятность случилась уже под вечер, когда он перебирался через очередное болото. Увидев краем глаза, как вспенилась вода за соседней кочкой, он почувствовал на своей ноге острые крокодильи зубы. Ян только успел крикнуть свое останавливающее слово, и это спасло его ногу, так как, обернувшись, он заметил рядом еще несколько этих тварей, замерших неподвижно в болоте. Благодаря маленьким размерам хищника, кость не повредилась от зубастой пасти, но сапог был прокушен, как, впрочем, и кожа с мясом. Надо было что-то делать со сведенными на ноге челюстями. Беглец, превозмогая боль, вынул нож и начал резать связки в углах челюстей болотной твари. Наконец он почувствовал, как они разомкнулись и, хромая, добрался до края болота. По пути он заметил, что животные, несмотря на маленькие размеры, очень плохо поддавались заклинанию и быстро оживали.
Обидным было то, что местность становилась суше, и это болото, возможно, являлось последним на его пути. Ян снял сапог, вернее то, что от него осталось, и рассмотрел ногу. Вся портянка была в крови и воде. Размотав ее, он убедился в серьезности ран, но делать было нечего, и, разорвав часть портянки на лоскуты, беглец туго перебинтовал ими ногу. Из сапога пришлось сделать калошу. Кость цела, и на ногу можно наступать, но пришлось полежать с часик, чтобы рана перестала кровоточить. Затем пришлось еще и вырезать клюку, на которую можно опираться, облегчая себе ходьбу.
Дальше путь превратился в непрекращающийся кошмар. Сначала Ян неплохо продвигался, несмотря на боль в ноге. Преследования больше не наблюдалось. Жилые места, как и дожди с болотами кончились на следующий день пути. Еще через день от туч не осталось никаких следов, и местность стала резко меняться на засушливую. Несмотря на улучшающуюся обстановку, скорость продвижения начала резко падать. Опухшая нога отзывалась болью при каждом шаге, и к концу пятого дня беглец доел последний хлеб, который он и так растягивал по крохам. На шестой день он, уже плохо что-либо соображая, плелся по высохшей степи. Последний раз река попалась еще утром, и вечером оставалось только полбутылки воды. С наступлением темноты он повалился прямо там, где шел, тупо уставясь на три маленьких разноцветных луны в абсолютно беззвездном небе.
Седьмое утро застало его уже на ногах. Ян хорошо представлял себе, что должен перейти через засушливый пояс, так как здесь даже животных почти не было, не говоря о людях. Мысли крутились вокруг не пойманных и не съеденных зверушек. Даже убитый крокодил постоянно появлялся перед глазами, плывя в знойном мареве пустынной местности, как неосуществленная надежда. У Яна сначала не было возможности развести огонь, и он брезговал есть сырое мясо, а теперь он мечтал, хоть о чем-нибудь съедобном, но любая мышь сейчас двигалась быстрее и проворнее, чем он. Тем не менее, беглец упорно переставлял ногами, ориентируясь на восток по медленно ползущему в небесах солнцу.
Настоящая беда настигла его под вечер, когда он заметил, что его руки и лицо покрыты пергаментной пленкой, которая лопнула в одном месте на ладони и засочилась ручейком крови. Глядя на эту трещину, он с ужасом понял, что кожа не пришла еще в норму и не выдерживает сухого воздуха. Он засунул руку за пазуху и осторожно, несгибающимися пальцами выудил оттуда бутылку с остатками воды. Пробку пришлось вытаскивать зубами. Как ни хотелось ему пить, он лил воду по каплям на раны, размазывая ее по коже, которая впитывала жидкость, как губка. Несколько капель он нанес на лицо. В бутылке осталось не больше четверти стакана воды. Ян мужественно спрятал ее обратно за пазуху и продолжил свой путь.
Это была какая-то издевка судьбы. На него больше не нападали хищники и не преследовали люди – казалось, иди себе спокойно, пока куда-нибудь не придешь. Но засуха и зной добивали беспощадно, а лягушачья кожа и прокушенная нога только усугубляли состояние. Несмотря на жуткую усталость, он не остановился вечером, решив идти так долго, как только сможет, а потом залечь на день в тени, если такая найдется. За спиной давно потух закат, а Ян все брел по степи, постепенно переходящей в пустыню, ориентируясь на свет лун этого мира. Где-то за полночь он оступился и скатился в песчаную яму. Подняться ему оттуда уже было не суждено…
Очнувшись от беспощадного жара солнца, он потянулся за бутылкой, в которой должны были остаться несколько капель воды, и увидел, что натянутая, как пергамент, кожа на руке лопнула в нескольких местах. Он потратил остатки воды на руки и лицо, но это почти не помогло. Нужно было искать тень. Ян поднялся на четвереньки и, увидев рядом палку, поднялся на трясущихся ногах. Он стоял в песчаной ложбине. Нужно было подняться по склону, но истощенный беглец с трудом представлял, как это сделать. Подойдя к краю осыпи, он попытался вскарабкаться на нее. Однако песок все продолжал сыпаться сверху, а потрескавшиеся до крови руки утопали в сыпучем обжигающем бездонном месиве.
Он, как испортившийся робот, медленно забирался вверх и сползал обратно с осыпающимися пластами, не чувствуя больше окровавленных и сожженных песком рук, и видя перед собой только оранжевое марево пульсирующей крови. В какой-то момент он сдался и затих прямо на склоне. С растрескавшегося лица и скрюченных рук еще текли небольшие ручейки крови, но сознание уже не реагировало ни на что. Ян уплывал в неизвестность, а внутри его как будто просыпалось и разворачивалось какое-то сокровенное знание. Он почувствовал себя под ночным небом, полным звезд, вокруг него был удивительный мир с яркими огнями и бесшумно двигающимися повозками, красиво одетыми людьми и многоэтажными зданиями. На мгновение ему показалось, что он вот-вот вспомнит, кто он и откуда, но все скрылось в оранжевой пелене забытья…
***
…Ерема и Пантелей неутомимо топали в своих прочных лаптях по песку, подгоняя ослика, запряженного в повозку. До солончака, куда они направлялись, чтобы пополнить деревенские запасы соли, оставалось полдня пути. Основное здесь было не промахнуться – в пустыне, как в море, нет никаких примет. Огибая одну из попадавшихся по пути впадин, Пантелей увидел лежащего на животе человека.
- Смотри, Ерема. Нечто человек лежит? – спросил он озадаченно, остановив упряжку.
- Да какой в пустыне… - Ерема осекся на полуслове, так как и сам заметил тело.
- Негоже это как-то в пустыне одному. Может живой еще? – деловито рассудил Пантелей.
- Не-а. Живой, не лежал бы на солнцепеке раскинувшись. Видишь: он, наверно, выбраться оттуда пытался, да не смог. Однако ж надо похоронить парня. В писании сказано: «Всех земле предавать должно!»
- Ну и лезь тогда сам, а я подстрахую, – сказал Пантелей.
- А и полезу! В песке яму выкопать – раз плюнуть! Зато по совести поступим. Держи конец веревки - подстрахуешь, – с этими словами Ерема сиганул вниз по склону и шустро принялся за дело. Спустя совсем немного времени иссохший труп был предан земле, вернее песку, а импровизированный похоронных дел мастер выбрался наверх песчаного гребня и отрапортовал приятелю. – Да, он, пожалуй, не из наших, не из «рожденных». Наверно «пришедший» с болот. Вся кожа перелопалась и высохла, как на мумии. Удирал видно от тамошнего мага, да не дошел малость до жилых мест.