Этот юридический казус возник при отчиме. Во время войны, когда Кратос и все зависимые планеты империи были на грани оккупации, император был рад любой помощи. Анри Вальдо нарушил запрет, сбежал из Лангранжа и предложил ему собрать тессианское ополчение. Даниил Андреевич пошел на этот риск и не пожалел. Примерно через полгода отец командовал императорским флотом и практически спас империю. Дальние планеты были потеряны, но их уже никто и не надеялся удержать, зато под рукой императора остались Кратос, Тесса и Дарт.
Почему никто не помнит об этом?
Зато помнят о том, что случилось двенадцать лет назад.
В общем, Анри Вальдо является лишенным всех прав и приговоренным к смерти адмиралом императорского флота. Даже этот дом ему не принадлежит, он в собственности государства.
К своему странному статусу отец относится с изрядной долей юмора и увлеченно иронизирует по этому поводу с истинно тессианским остроумием. Он очень сильный человек.
Под ногами скрипят деревянные ступени, мы поднимаемся на террасу.
— Чаю хочешь? — спрашивает отец.
— Давай.
— Как здоровье императора? — любопытствует он, разливая чай.
— Сносно, сносно, — говорю я. — Он, кстати, интересовался твоей «Историей».
— А-а. Я ее дописал.
— Он хочет ее прочитать до публикации.
— Понятно. Его Величество всемилостивейше пожелал стать моим личным цензором, — усмехнулся отец. — Да пусть читает. Ему понравится.
— Правда?
— А что в этом удивительного? Он зря думает, что я буду подбивать тессианцев к отделению к Кратоса. От Хазаровского отделяться? Сейчас впору Кратосу отделяться от Тессы, а не наоборот. Ну, кто такой Хазаровский?
— Тессианец.
— Вот именно. Так что передай ему уверения в моей совершенной преданности, почтении, восхищении и всем остальном, что еще придумаешь. А «Историю» я ему пришлю.
Я не стал упоминать о том, что Леонид Аркадьевич отказался отменить приговор.
Тессианская община относится к отцу с уважением и сочувствием. С черной краской для надписи на воротах, думаю, из Кириополя прилетают.
Я беру пирожное, испеченное по-тессиански с кунжутом и клубникой.
— У тебя, какие новости? — спрашивает отец.
— Да, пару часов назад дал в морду одной сволочи.
— Ага! Интересно. А в чем провинилась сволочь?
— В патологическом вранье. Написала, что Леонид Аркадьевич — кокаинист.
— А он не кокаинист?
— Я сейчас тебе в морду дам.
Отец усмехнулся.
— Меня просто поражает на Кратосе болезненное неприятие гедонистических ценностей. Подумаешь, кокаинист! С модами это не так уж опасно. Я в молодости тоже баловался. Особенно когда трое суток на ногах, бой или погоня — очень помогает.
— Да, — заметил я. — Опасно общаться с государственными преступниками. Плохому научат.
— Это ты испорчен Данинским воспитанием.
— Да он тоже баловался. Сам видел. Один раз. Правда, до того, как стал императором. И учил меня делать «Кровавую Мэри».
— Вот! — усмехнулся отец. — Одно ханжество! Кстати, кокаин давно уж из моды вышел. Сейчас есть вообще безвредные стимуляторы, на их выработку можно моды запрограммировать. Дался им этот кокаин! Кратосский националист, наверное, писал. Не тем плох Хазаровский, что кокаинист, а тем, что тессианец.
— Это точно! Я так это и воспринял, как выпад против Тессы.
— А императору побоялся показываться на глаза и прилетел ко мне, — предположил отец.
— Ну, вот еще! Страх перед императором вообще глубоко иррациональное чувство. Ну, что, по здравому размышлению мне может сделать Хазаровский? Снимать меня не откуда, а под суд отдавать не за что. Несколько неприятных минут императорского оледенения — и все.
— При Страдине под суд могли отдать и просто так, — заметил отец.
— Так то при Страдине. А у Хазаровского принципы. Либеральный император — самое безопасное в мире существо.
— Ну, как сказать… Бывают частные обвинения. На тебя пострадавшая сволочь может подать. Как его?
— Кривин.
Я пожал плечами.
— Пусть подает. Не думаю, что Хазаровский будет недоволен этим инцидентом. Я же его честь защищал.
— Он не любит подобной самодеятельности, — заметил отец.
Пирожное было съедено, чай выпит, а разговор сместился в политическую сферу.
— Ноократия — это правильно, — сказал отец. — Это по-тессиански. Ни к чему учитывать мнение всякой швали. Они тут наголосуют! Впрочем, нам-то с тобой что? Мы же оба не правоспособны.
Да, я по возрасту, а он по приговору.