Давид Ливингстон, шотландский миссионер и исследователь, занимает видное, хотя и весьма проблематичное место в пантеоне великих британцев. Он сделал миссией своей жизни принесение "христианства, торговли и цивилизации" народам африканского континента, заявив: "Я открою путь вглубь континента или погибну". В 1850-х годах он стал первым европейцем, который пересек Центральную Африку от побережья до побережья, заполнив многие пробелы на карте и продемонстрировав, что теперь можно путешествовать в самое сердце континента. Рассказ Ливингстона о своем путешествии сделал его знаменитым и привел к всплеску интереса к Африке. Он вдохновил других миссионеров, исследователей, торговцев, а затем и колониальные державы последовать по его стопам.
Благодаря хинину Ливингстону удалось добиться успеха там, где потерпели неудачу Мунго Парк и его сын. Он также был медиком и убедился в том, что хинин предотвращает смертельные тропические заболевания. Перед тем как отправиться в Африку, Ливингстон закупил огромное количество хинина в лондонской аптеке. Экспериментируя с разными дозами, он пришел к выводу, что необходимо принять дозу, достаточно большую, чтобы у него зазвенело в ушах. Его смесь хинина с ялапом, ревенем и каломелью позже была продана компанией Burroughs Wellcome & Co. под названием "Ливингстоновские рыльца". Это не помешало ему сильно заболеть - судя по его дневникам, у него было несколько десятков приступов малярии. Но он не погиб. Его путешествия вглубь Африки также служат печальным напоминанием о том, что случалось с европейцами, когда хинин был недоступен. В 1862 году жена Ливингстона, Мэри, из-за болезни не смогла принимать хинин. Она быстро умерла. А когда в 1870 году пропал сундук с запасами хинина для Дэвида, он написал в своем дневнике: "Я чувствовал себя так, словно получил смертный приговор". Ливингстону стало очень плохо, но он не умер - скорее всего, потому, что у него выработался иммунитет после многочисленных предыдущих инфекций. В конце концов его нашел Генри Мортон Стэнли, другой исследователь, чьи путешествия стали возможны благодаря хинину, и смог пополнить его запасы.
По оценкам Филипа Кертина, благодаря более широкому использованию хинина во второй половине XIX века, а также отказу от таких опасных методов лечения, как кровопускание, смертность европейцев в тропической Африке снизилась "по меньшей мере наполовину, а возможно, и больше". Регион оставался очень опасным местом для европейцев: хинин не устранял полностью риск заболевания малярией, а от другого страшного убийцы, переносимого комарами, - желтой лихорадки - по-прежнему не было ни профилактики, ни лечения. Иезуитский порошок не убил "ангела с пламенным мечом смертельных лихорадок", охранявшего континент. Но он ослабил ее. Спустя пятьсот лет после того, как португальские исследователи впервые заинтересовались огромными природными ресурсами Африки, смертность среди поселенцев упала до уровня, который сделал возможным колониализм. Исследователи, в том числе Ливингстон и Стэнли, теперь могли нанести на карту ключевые географические особенности региона, заполнив "пустые места" Конрада. Когда европейские страны претендовали на территории в ходе борьбы за Африку, они стали пригодны для жизни колониальных администраторов и солдат так, как никогда раньше.
Постоянная угроза инфекционных заболеваний в тропической Африке оказала огромное влияние на конкретную форму, которую принял колониализм. Этот регион привлекал амбициозных и беспринципных европейцев, для которых было важно заработать как можно больше денег за минимальное время и с минимальными капитальными затратами, а затем бежать, пока их не постигла болезнь. Они не были колониальными поселенцами. В отличие от Новой Англии, они не привозили с собой семьи, не селились и не строили институты по образу и подобию своей родины. Напротив, европейцы, колонизировавшие Африку в последние десятилетия XIX века, создали "добывающие институты", которые с помощью насилия и угрозы насилия заставляли население добывать природные ресурсы и перевозить их на побережье, откуда они отправлялись в Европу. Конечной целью этих жестоких действий было не построение нового и лучшего общества, а обогащение небольшой группы европейцев за счет выкачивания богатств из региона.