Правда, иногда, к сожалению, он палит из крупнокалиберных пушек эрудиции по жалким воробьишкам невежества. Вот заметил на вокзале транспарант со стишком, в котором пропущена запятая — пишет об этом в свою газету. Вот стыдит другую газету за то, что к статье о кинорежиссере Александре Столпере там присобачили портрет Валентина Катаева. Что это за газета? В Болшеве выходит, районная. Да что с нее взять, с районной-то! Ведь даже из столичных щелей, даже из правительственных сегодня прут примеры куда похлеще.
Вот скончался великий композитор Тихон Николаевич Хренников. Телевидение скорбно сообщает: «Это он написал незабываемую песню „Шаланды полные кефали“…» А что однажды отмочило супердемократическое и архиинтеллигентное НТВ! Показало душераздирающую картину похорон писателя Д.Г.: утопающий в цветах и лентах гроб, скорбные лики родных и друзей, траурный Бетховен… Я плакал. А потом оказалось — в гробу лежал академик Гольданский Виталий Иосифович — царство ему небесное! А Д.Г., слава Богу, и поныне здравствует, продолжает регулярно получать ордена, премии и вполне заслужил медаль «За долголетие». Так сравните: в районной газете перепутали двух все-таки деятелей искусства и все-таки усопших, и им это, увы, уже до лампочки, а тут на центральном телевидении — живого писателя перепутали с усопшим ученым, который еще и моложе живого. Правда, оба члены КПСС и лауреаты Ленинской премии. Каково было пережить это Д.Г.! И ведь никто не извинился. А вы говорите, Катаев…
Однако следует признать, Бобров отнюдь не всегда палит по воробьям. Однажды заодно с Ардовым добрался тоже до Белинского, до орла! В той же «Советской России» он уверяет, что великий критик был «большим путаником» и даже «иногда превозносил то, чего стыдиться надо». Что, разве критик напутал, дав высокую оценку Пушкину, Лермонтову, Гоголю, первым шагам Достоевского? Чего ему тут стыдиться? А ведь это было главным в его работе, в частностях же кто из смертных не ошибался? Впрочем, кое-чего Белинский и стыдился, например, своей статьи о «Горе от ума» Грибоедова. Тут занесло неистового…
Но Бобров имеет в виду не это, а знаменитое «Письмо» Белинского, в котором он решительно осудил «Выбранные места из переписки с друзьями» Гоголя. Да, осудил. Но ведь эти «Места» далеко не главное у великого писателя, не ими он остался гордостью русской литературы. И хорошо бы помнить, что полтора века лучшие умы России были здесь солидарны с Белинском. Сам же автор упоминает, что Достоевский был приговорен к смертной казни за то, в частности, что распространял это «Письмо». И только ныне, в эпоху благоухающей демократии, когда библиотеки называют именами гробовщиков родины, а прохвостам сооружают памятники, стали поносить и «Письмо», и всего Белинского да глумятся и над самим Гоголем. В Александринке, на сцене которой за полтора века играли Каратыгин и Комиссаржевская, Николай Симонов и Николай Черкасов, Меркурьев, Борисов, Горбачев, на этой сцене мерзавец худрук, именующий себя Фокиным, выполняя завет Мейерхольда, заставил в своем «Ревизоре» Марию Антоновну сексуальничать с Хлестаковым. Рассказать, что проделывают еще и с Чеховым?.. Честному человеку не рука принимать участие в этом хотя бы отдаленно.
А между тем, о многом говорит даже такая частность: «Письмо Белинский написал в благословенном западном курорте Зальцбруни». Во-первых, не «бруни», а «брунн». А главное, зачем это упомянуто? Чтобы ненавязчиво намекнуть, как роскошно жил критик, блаженствуя на знаменитых курортах? Да ведь он поехал туда на средства, собранные Боткиным. И не помог ему с его чахоткой благословенный курорт: через год в возрасте 37 лет критик скончался. И друзья похоронили его вскладчину.
Тут невольно подумаешь: еще надо посмотреть, кто больший путаник. Белинский, например, не путал царя Алексея Михайловича с никому не ведомым царем Александром Михайловичем, как Бобров; если был бы верующим, воздержался бы назойливо и без меры, щеголяя своей религиозностью, совать в свои газетные тексты имена святых, религиозные праздники, названия церквей и т. п., как это делает Бобров; не писал критик, что Аустерлицкое сражение произошло во Франции, как мы читаем ныне у Боброва, будто Брусиловский прорыв наша армия совершила в Карпатах; не стал бы он картины любимых художников, такие, допустим, как «Христос в пустыне» Крамского или «Богатыри» Васнецова, называть по-другому, как вздумается; не стал бы вслед за Радзинским уверять, что в 1927 году «Сталина мало кто знал», — это на шестом-то бурном году во главе партии, а по существу и страны; не повернулся бы у Белинского язык сказать «празднование (!) годовщины со дня гибели Пушкина»; не поставил бы он в один ряд с Сергеем Королевым и Михаилом Шолоховым не очень великого писателя Елизара Мальцева (Пупко) как Героя Социалистического Труда, каковым тот никогда не был в отличие от знаменитого полевода Терентия Семеновича Мальцева, дважды Героя; и уж можно дать голову на отсечение, что не взбрело бы Виссариону Григорьевичу на ум учить нас патриотизму на примере дикого средневекового закона, принятого ныне в некоторых странах, по которому за малейшее сомнение в холокосте дают тюремный срок. Да, не взбрело бы, не стал бы, не перепутал бы… Кому тут стыдиться надо?