– Сочный был, – хмыкает Хельмут. – Свежий.
И правда – голова разлетелась, как арбуз, заливая асфальт пахнущей аммиаком зеленой субстанцией. По-хорошему, трупак нужно сжечь. Обсыпать порошком и кинуть спичку. Свежие иногда поднимаются и после выстрела в голову.
– Ром, – вдруг зовет меня Сержант, жестом останавливая движение, – пойди сюда.
– Что? – делаю пару осторожных шагов и оказываюсь рядом.
– Взгляни, – Сержант кивает мне на дорожку прозрачной слизи, в которой копошатся мелкие черные личинки.
– Жуки? – по спине пробегает холодок. – Миграция же три недели назад была.
– Ты у меня спрашиваешь? – с насмешкой интересуется Сержант и поправляет респиратор. – Это ж ты у нас по тварям спец, не я. Вот и скажи мне, что это за дерьмо.
– Сюда бригада нужна, – озвучиваю я первую пришедшую в голову мысль. – С огнеметами. Иначе будет очередной двадцать восьмой.
– Не поминай всуе, – Сержант стучит костяшкой пальца по шлему и достает рацию.
– Давайте маяки, – я киваю Хельмуту и его дружку Горячеву. – Три штуки ставьте, чтоб наверняка.
Наверное, и правда зря я вспомнил о двадцать восьмом. После прорыва пришлось выжигать сектор напалмом вместе с выжившими.
А началось все с точно такой же полосы слизи. Патрульные просто отметили непонятную хрень маркерами и двинулись дальше. А ночью был прорыв. Твари, похожие на огромных тараканов, лезли сплошной волной. Их было столько, что не спасли ни стены, ни пулеметы, ни электричество.
От сектора осталось черное поле, усеянное развалинами и обгоревшими хитиновыми панцирями.
– Ну, через двадцать минут вертушка будет здесь, – пока я разглядывал слизь и предавался воспоминаниям, Сержант уже успел вызвать огнеметчиков. – Двинули. Темнеть скоро начнет. Щитки проверить надо, со стены сообщали о перепадах мощности.
– Через Переход, что ли? – неуверенно интересуется Хельмут. И в его голосе я отчетливо слышу страх.
Ну, конечно, учитывая иррациональный страх большинства перед морлоками, Хельмута можно понять. Твари обладали недоказанными пси-способностями и якобы жрали людей, предварительно задурив им мозги.
– Я гляну щитки, – вызываюсь. – Идите обычным маршрутом, в пятом секторе что-то говорили о дырке в паре метров от ворот. Нужно бы проверить. Скорее всего, там тоже полно слизи.
Сержант молча кивает. Я единственный в группе, у кого нет проблем с Переходом. Так что я коротко машу парням рукой и забираю вправо, в щерящийся битым стеклом проулок.
Наши провода, питающие стену электричеством, тянулись под землей от все еще работающей электростанции. И обслуживать их становилось с каждым годом все сложнее. Хотя бы потому, что становилось меньше людей, готовых выйти за стену. Таких придурков, как я или Сержант.
Но патрульных тоже вполне могли сожрать. К примеру, парней из третьего взвода на прошлой неделе потрепали черви. Из двенадцати человек осталось восемь с половиной. В прямом смысле. Потому что какому-то парню червь отхватил ноги до середины бедра. Говорят, пару дней назад он застрелился.
Я на его месте не стал бы и ждать. Пустил бы пулю в висок прямо сразу. Гнить заживо от яда червей – то еще удовольствие.
Осторожно переступаю выбеленный временем и ветром скелет и медленно иду вдоль стены, не сводя глаз с зияющего провала спуска.
Ступени разбиты, крыша обвалилась. Изнутри веет сыростью и тленом.
Закидываю автомат за спину – морлоки всегда с опаской относились к оружию - и медленно, боком начинаю спускаться. Прикрытый красным фильтром фонарь дает совсем мало света. Как раз для того, чтобы не полететь кувырком с лестницы.
Волосы на загривке встают дыбом, хочется перетянуть автомат на грудь и так же медленно, не поворачиваясь к темноте спиной, подняться обратно наверх. Но я упрямо продолжаю спускаться, считая про себя ступени. И страх постепенно отступает.
Пятно света выхватывает какие-то лежаки, картонки, горы тряпья. Бледные лица с огромными черными глазами без зрачка и радужки.
Они ростом с человека, эти морлоки. Завернуты в тряпье, стоят около стен, провожая меня взглядом. Ледяная ладонь дотрагивается до моего плеча, когти скребут по плотной ткани защитной куртки.
– Привет, – здороваюсь. – Я просто щитки проверить. Ненадолго.
Ответом мне служит неясное шипение. В коробках слева кто-то шебуршится. Меня хватают за ногу.
Останавливаюсь, скидываю рюкзак и присаживаюсь на корточки.
Из-под обтрепанного капюшона на меня смотрит пацаненок лет тринадцати. По крайней мере по человеческим меркам. Черные глазища обрамлены длинными белесыми ресницами.
Единственный детеныш, которого я видел в Переходе.
И мне думается, что глупо было называть этих существ морлоками только потому, что ученые считали, что они – остатки некогда владевшей этой планетой цивилизации, устроившей самый настоящий апокалипсис, в разгар которого мы и высадились.
Герберт Уэллс умер шесть сотен лет назад, а словечко запомнилось.
Глупое.
Достаю из внешнего кармана шоколадную плитку, запаянную в пластик, и протягиваю детенышу. Он, помедлив, выпрастывает из лохмотьев тонкую руку и осторожно забирает упаковку.