— Режь их, гадов! — заорал Мусил, почувствовавший, что пришло, наконец, время мести. — Режь, чтоб на семя не осталось!
Опустив своего покойника, Мусил окинул профессиональным глазом поляну, но рабы и сами справлялись. Им хватило хорошего примера. Его помощь никому тут не была нужна. Никому, кроме Гаврилы.
Воин помнил, чем кончилось для того геройство в прошлый раз, и, отбросив всё ещё дёргавшего ногами стража, бросился к Масленникову, спеша успеть добежать раньше, чем тот потеряет свою силу и станет добычей любой, пусть даже и не особенно крупной мухи.
Он всё-таки не успел. На его глазах Масленников словно надломился и упал…
Рядом с кучей мяса, в которую превратился слон, было липко и страшно. Гаврила побуйствовал там на славу! От одной половинки не осталось почти ничего, кроме кровавой лужи, быстро уходившей в землю. Другая половина, почти целая, торчала из кустов, листья которых дёргались от капель крови, стучавших по ним словно капли крупного дождя. Гаврила лежал тут же, зарывшись головой в груду поломанных костей и порванных кишок.
Где-то рядом орали умирающие, кто-то убегал, треском веток отмечая путь бегства, но здесь было тихо. То, что Гаврила совершил, в глазах бывших рабов выглядело чудом, и никто не решался ни повысить голос, ни даже нарушить тишину. Наконец кто-то шёпотом спросил.
— Он жив?
Не дрогнув лицом, Мусил склонился над второй половиной и, ухватив за ноги, потянул героя наружу из кровавого месива. Тот дёргался, слабо шевелил руками, с которых на перепаханную ногами землю срывались тяжёлые, липкие капли. Со стороны непонятно было — оживает ли Гаврила или, наоборот, с этими подёргиваниями их него уходят остатки жизни.
— Да его бревном не задавишь! — сказал Марк, надеясь, что Судьба услышит и сделает как надо. — Такому молодцу, да помереть?
Гаврила выныривал из небытия частями.
Сперва нос, ощутил сладковатый запах крови, потом он почувствовал тепло, окутавшее его со всех сторон, но не такое как от костра, а такое, какое бывает от лежащей рядом коровы или несколько собак, потом под веки проник розоватый свет… Этих намёков ему хватило, чтоб понять, что он уснул в хлеву, и что скоро настанет утро. Потом его нос потревожил запах жареного мяса, и это вернуло ему память. Он вспомнил нависающую над головой живую тяжесть чудовища и со стоном дёрнулся.
— Жив! — послышалось словно бы издалека. — Живой!!!
Гаврила почувствовал, что его несут, потом запах мяса стал явственнее, и он почувствовал огонь костра, зазвенело железо, прорезались голоса…
— Вон, с ляжки ему…
— Печень ему нужна! Печень!
— Правильно! Печень. На нутряном сале!
— Хобота кусок! Хобот ему дайте. В нём вся сила!
Гаврила почувствовал на губах кровь и в глотку провалился кусочек мяса. Он сглотнул и вокруг вспыхнул радостный галдёж.
— Ещё!!
— Говорят вам, печёнку режьте!
В голосах не было зла, и он решил открыть глаза.
Небо над ним загораживало десятка полтора голов. Люди смотрели вниз с восторгом и обожанием. Такие лица Гаврила прежде видел только у людей, что смотрели снизу вверх — в небо, в обиталище Богов. Несколько мгновений и те, кто смотрел сверху и тот, кто смотрел снизу — молчали. Гаврила ждал, то ему скажут, а недавние рабы, похоже ждали не скажет ли чего Гавриила, чтоб понять наконец, помирает тот или так просто лежит, набираясь сил перед новой схваткой. По тогдашним обычаям герой просто так помереть не мог. Перед смертью он просто обязан был сказать что-нибудь значительное, или, хотя бы, путь указать, куда идти дальше.
А может быть, ждали, что он сорвётся назад в беспамятство. Затянувшуюся тишину прорезал весёлый голос Марка.
— Я ж говорил — печень! Печень, друзья, она во всех случаях способствует!
Слабости Гаврила больше не ощущал. Он сперва встал на колени, а потом его подхватили под руки, и он встал во весь рост. Его качнуло в сторону, но он удержался. Со стороны этого никто не заметил. Поковырявшись пальцем в зубах, сообщил новым и старым товарищам.
— Печень как печень. Ничего особенного.
А что ещё мог сказать настоящий герой, после того, как голыми руками порвал и съел кровожадное чудовище? Бывшие рабы облегчённо зашумели, что желают здоровья знаменитому богатырю и благодарны ему будут до самой могилы, а теперь пора и в путь… Чей-то голос прозвенел позади него.
— Ну, атаман, что дальше делать будем?