— Держи!
Борс, размахнувшись, бросил ему щит. Круг мелькнул над головой странника. Квача подхватил окованный медью круг и сунул руку в петлю.
— Эй! Сюда!
Одержимый не обратил на Квачу внимания и тогда десятник выпрыгнул навстречу. Пять шагов, три, два… Одержимый взмахнул рукой как молотом и обрушил удар на голову десятника. Слава Богам, что он ещё успел отпрыгнуть и загородился щитом. Удар отбросил его к караулке и приложил о стену. Щит раскололся, и он видел мир сквозь дыру в нём.
Упасть его угораздило у самой двери. Он корчился в пыли, не в силах сдвинуться с места, а мимо, уже и сами сообразившие, что надо делать, пробежали Стахат и Маген, держа на руках бочку. Из неё плескалось направо и налево и в воздухе густо запахло хмелем.
Одержимый, если и хотел пить, то никак не показал этого. Даже не посмотрев на руку, которой досталось не меньше, чем щиту, он наклонился и ударил перед собой.
В кого он там метил осталось загадкой, но попал удар в бочку.
Бочка не вскрикнула, но вздохнула. Удар не расколол её. Кулак молодца пробил обе стенки и застрял в ней. Стражники, что несли пиво, разлетелись в стороны, наверное, благодаря Богов, что на пути кулака оказалась бочка, а не те, кто её нёс. Поток пива обрушился на незнакомца, и он остановился. Терпкий запах коснулся каждого и в толпе, окружившей место схватки, не нашлось ни одного мужчины, который не глотнул бы судорожно, представив всё сразу — и жару, и пыль, и жажду, и пиво.
Не сделал этого разве что сам одержимый.
Тело его, словно лишившись какого-то внутреннего стержня, стало сминаться, складываться, и упало в пыль. Рука, до последнего сохраняя движение, дотянулась до меча, словно хотела защитить себя отточенным железом.
Это движение показало Кваче, что схватка кончилась. Он поднялся и, шатаясь, пошёл к поверженному противнику. Следовало завершить всё так, чтоб ни у кого из собравшихся вокруг купцов не осталось сомнения в том, кто победил. Десятник потащил меч из ножен.
Он не дошёл до поверженного противника пяти шагов, как кто-то заорал с радостным удивлением.
— Это сам Могуль бен Зейда! Смотрите. Это его меч!
Народ колыхнулся, но не разбежался, не смотря на грозное имя. Разбойника тут знали все, а меч его, украшенный самоцветами, видело у своего горла не малое число купцов.
Перед Квачей расступились. Его шатало, но меч в руке ещё держался. Он вскинул его над головой. Теперь можно было всё. Каждый слышал имя разбойника.
— Смерть разбойнику.
Он хакнул, опуская оружие, но тут кто-то легонько толкнул его в плечо, и меч, вместо того, чтоб отсечь разбойнику голову, ударил в землю и застрял там, словно вдруг возжелал превратиться в соху. Десятник взревел от обиды и повернулся.
— Кто?
— Ишь ты тьфу. Не он это. Ты ошибся, сотник… Ишь ты тьфу. Тот рыжий.
Квача молчал, тяжело опираясь на меч, не в силах спросить, и вместо него вопрос задал кто-то из купцов.
— Рыжий?
— Точно тебе говорю, ишь ты тьфу — рыжий. Или не он, ишь ты тьфу, трижды грабил меня только в этом году?
Квача посмотрел на купца.
— А кто же это тогда?
— Ишь ты тьфу… Не знаю…Но это не Зейда.
Другой голос (Квача хотел повернуться, чтоб увидеть говорящего, но не смог — болел бок и он так и не понял, кто говорил) поддержал:
— Это не Зейда… Меня он грабил шесть раз за последние годы. Он точно рыжий. Не может этот быть Зейдой.
Другой голос прокричал прямо в ухо.
— Да нет же! Зейда! Смотрите — меч его.
Квача наклонился, рассматривая меч, и все наклонились вместе с ним.
— Ну и что, что меч? Меч можно потерять, отобрать… Это новых волос не вырастишь, а меч… Меч можно и другой такой же сделать.
— Ха! Как же! Другого такого не найдёшь… Может он, ишь ты тьфу, его отобрал?
— Хотел бы я посмотреть на того, кто в силах отобрать меч у Зейды.
— Вот и посмотри. Вон лежит.
— Не Зейда это! Это тот, кто убил его.
— Убил? Кого?
— Зейду. Не отдал же Зейда меч просто так.
— Меч можно украсть.
— Человек, который украл меч у самого Могуля бен Зейды, заслуживает того, чтоб ему оставили жизнь.
— А если он его всё же убил?
— Тем более…
Голоса бубнили, становясь плотным гулом, в котором уже ничего понять было нельзя. Растолкав купцов, к десятнику подошли трое и с обнажёнными мечами встали нам мокрым телом. Солнце блестело на мечах, но запах пива, пропитавший всё вокруг, превращал поле битвы в пьяный балаган.