Последним в зал вошел мужчина в алой мантии и остановился чуть в стороне.
Достойные Братья молча усадили девушку в металлическое кресло, застегнули зажимы на ее запястьях и отошли к стене.
— Дочь людей Алона обвиняется в намеренном осквернении храма Пресветлой Хеймы грехом похоти и в искажении образа богини, — начал обвинительную речь Теаган. В зале явно работала магия, поскольку, хотя он не напрягал голос, его слова звучали громко и четко. Кратко объяснив суть обоих преступлений, Теаган обратился к самой девушке: — Дочь людей Алона, что ты можешь сказать в свою защиту?
Чем дольше Теаган говорил, тем сильнее она вжималась в кресло, будто надеялась так спрятаться от всего происходящего. И на прямой вопрос ответила не сразу — видно было, как трудно ей оказалось заговорить.
— Я не… не знала. З-зоря… т-то есть с-светлейший С-сантори… Он говорил, что т-так надо, что если в храме, то это т-такой ритуал… — девчонку затрясло от страха.
— Дочь людей Алона, ты добровольно согласилась служить моделью для статуи богини. Твое объяснение?
— С-светлейший С-сантори… он… он с-сказал, что я п-похожа на богиню. Что с-скульптору так проще… Я только хотела п-помочь! — из ее глаз полились слезы.
— Брат Вопрошающий? — Теаган повернулся к человеку в алой мантии.
Тот шагнул вперед и поклонился.
— Следуя уложениям, я допросил дочь людей Алону под ментальным давлением. Ее ответы правдивы — она искренне верила всем лживым утверждениям сына людей Сантори и не подозревала, что совершает предосудительные поступки. Так было вплоть до появления неизвестного безумца, после обвинения которого в «гнили» дочь людей Алона впервые осознала греховность своих действий. Однако это озарение случилось лишь за несколько часов до ареста, — он снова поклонился, показывая, что закончил говорить.
Теаган кивнул.
— Благодарю, брат Вопрошающий.
Наступило молчание, прерываемое только тихими всхлипами девушки.
Лицо Теагана было нечитаемым, и я не взялся бы даже предположить, о чем он сейчас думает.
— Наивность сама по себе не есть преступление, — произнес он наконец. — Однако беда в том, что чужую наивность могут использовать настоящие преступники. Ради самой дочери людей Алоны то, что случилось, должно стать ей уроком. Кроме того, ее наивность проистекает не только из чрезмерной доверчивости, но и отсутствия знаний… Старшая наставница ордена Хранительниц упоминала, что им приводят все больше сирот и что рабочих рук не хватает. Дочь людей Алона проведет в ордене Хранительниц год, выполняя ту работу, которую ей поручат, и вместе с детьми будет изучать священные книги и заповеди и учиться отличать грехи от добродетелей. Спустя год она будет вольна как уйти из ордена, так и остаться.
Теаган повернулся к женщине в зеленой мантии.
— Благая Сестра?
Та молча поклонилась — значит, возражений не было. Но при этом на ее лице я уловил изумление.
Интересно.
Я обвел взглядом иерархов — на лицах всех в той или иной степени отражались либо растерянность, либо удивление.
Очень интересно… Особенно интересно потому, что я не понимал, что именно их смутило.
Я повернулся к Таллису — но лицо того, к моему разочарованию, оказалось таким же нечитаемым, как у Теагана.
А еще всхлипы девушки наконец стихли.
— Прошу магистров проголосовать, — продолжил Теаган. — Кто согласен с моим решением?
Десять рук поднялось сразу. После небольшого промедления — еще две. Потом еще одна. Не проголосовавшими оказались только Данта и Октара, однако затем, с таким выражением лица, будто она сама не понимает, почему это делает, Данта тоже подняла руку.
— Четырнадцать «за», — сказал Теаган. — Светлейший Октара, вы против?
— Я воздерживаюсь, — пробурчал тот.
Теаган склонил голову, принимая ответ, и повернулся к девушке.
— Дочь людей Алона, согласна ли ты с решением суда? Если нет, то у тебя есть право обратиться к верховному магистру…
— С-согласна! С-спасибо, светлейший, спасибо, спасибо! — лицо у нее было как у человека, которому уже на помосте виселицы зачитали приказ о помиловании.
На кивок Теагана стоявшие у стены Достойные Братья отстегнули крепления на запястьях девушки, быстро подняли ее на ноги и повели к выходу из зала.
Таллис повернулся ко мне, заговорщически усмехаясь.
— Теперь понятно, о чем вы с Теаганом поспорили. Что, мордашка у девчонки симпатичная, вот ты ее и пожалел? Ну да дело молодое, понимаю. А Теаган жуть как не любит, когда его просят о милости для подсудимых. Не удивляюсь, что он вспылил. Но смотри-ка, он и впрямь ее помиловал!
Я нахмурился.
— Я понятия не имел, что эту девушку тоже будут судить.
— То есть — ты за нее не просил?
— Нет.
Теперь пришел черед непонимающе хмуриться Таллису.
— Если это решение значит «помиловал», то что ей грозило изначально? — спросил я.
— Залы Покаяния, конечно, причем надолго. Уж точно не годик возни с детишками.
— Даже если она не понимала, что делает?
— Непонимание не отменяет совершенного ею преступления.
— Ясно, — пробормотал я. Неудивительно, что девчонка была насмерть перепугана. И реакция остальных иерархов на предложенный Теаганом приговор тоже стала понятна.
— Я заметил, что десять иерархов сразу проголосовали «за», а вот остальные — с запозданием, — проговорил я. — Это как-то связано с врагами, о которых Теаган упоминал?
Таллис поморщился.
— До истории с сектой ни о каких врагах речи не шло. Ворчали, конечно, частенько, что, мол, Теаган слишком суров, что судит безжалостно. Ну так будущему верховному иерарху добрячком быть и нельзя — сразу сядут на шею. А вот как с сектой все раскрылось, многие перепугались. Когда могущественные люди напуганы — это может закончиться очень нехорошо. Кое-кто даже пытался убедить меня от Теагана отречься… — рот Таллиса зло искривился, показывая, что он думает о подобных попытках.
— После возвращении Теагана из ссылки выяснилось, что часть иерархов осталась ему верна, — продолжил Таллис. — Еще часть колеблется — твое присутствие как раз необходимо для их убеждения. А оставшиеся готовы лечь костьми, но не допустить его на место верховного — именно они и пытались тебя убить. Доказать их участие, конечно, не получится — они не дураки и замели все следы. Беда также в том, что, как я подозреваю, кто-то из якобы верных на самом деле относится к врагам.
— Те, кто проголосовали сразу — это верные?
— Не только. Еще и колеблющиеся.
Значит, открытых врагов было пятеро, и к ним относилась, в том числе, «дорогая Данта», с которой Таллис поддерживал хорошие отношения. Как это совмещалось с его отеческой заботой о Теагане я не очень понимал.
— А еще есть Младший Капитул, — добавил я. — Там картина похожа?
Таллис кивнул.
— И это единственное столь глубокое разногласие внутри Обители? Или есть другие… спорные вопросы… коснувшиеся столь же многих могущественных людей?
Таллис посмотрел на меня, приподняв брови.
— Естественно, всегда найдется кто-то, кто чем-то недоволен. Но чтобы все было настолько же сложно? Нет.
Мне вспомнились слова Аманы о «гражданской войне», идущей в Церкви. Похоже, на самом деле то был раскол среди иерархов, случившийся из-за Теагана. И меня, конечно, сразу же закинуло в самое сердце бури.
Глава 16
С Таллисом мы проговорили минут десять, а Сантори — или другого подсудимого — все не было.
Впрочем, вскоре причина задержки стала понятна — вместо Сантори ввели мужчину лет шестидесяти, а сразу за ним и Достойными Братьями появился не только Вопрошающий, но и женщина в зеленой мантии — целительница, как вполголоса пояснил мне Таллис. Похоже, подсудимому стало плохо на пути в зал суда, и она его лечила.