– Очень даже серьёзно, и я всегда за тебя, – торопливо заверила его Ева.
– А маме я просил не говорить только потому, что когда я спрашиваю про папу, ей становится грустно... Грустно и больно. Я ведь маму люблю и не хочу делать ей плохо. Я думал, что с тобой смогу поговорить. Я думал, что ты – мой лучший друг! А ты сразу паникуешь. Эх, вы, женщины! – сокрушённо выдохнул он и, перестав размазывать слёзы, укоризненно уставился на Евфалию заплаканными глазами.
– Прости меня, пожалуйста. Давай мириться! – предложила девушка. – А хочешь, я тебе свой секрет открою? Только тебе, как лучшему своему другу расскажу то, о чём никому не говорила, потому что стеснялась...
– Хочу, – заинтересованно произнёс Лёвчик.
– Иногда я вижу страшную старуху в одежде из серой паутины. Она ничего не говорит, просто смотри на меня своими прозрачными глазами. А ещё однажды я посмотрела на берёзу – на толстую берёзу в нашем дворе – и рисунок её коры вдруг стал похож на мужское лицо.
– Мама бы сказала, что тебе замуж пора, – серьёзно заметил Лёвчик. – А я скажу, что это явление сродни гештальт-картинкам. Знаешь, что это?
– Знаю! – улыбаясь, ответила Ева. – Разве у такого образованного ребёнка может быть глупая няня?
– Скорей бы мне двенадцать лет исполнилось, – пробурчал Лёвчик. – Надоело быть ребёнком! Я читал, что с двенадцати лет люди считаются подростками. Хотя, если разобраться... Помнишь, когда мы читали «Приключения Тома Сойера», ты же не удивлялась, что он и из дома сбегал, и ночью на кладбище ходил, и в опасные приключения пускался? Он даже в Бекки свою влюбился... А лет ему было примерно столько же, сколько и мне сейчас.
– Нет, Лёвчик, думаю, что Том Сойер постарше был, наверное, лет двенадцать, – поразмыслив, произнесла Ева.
– Ты не очень внимательно читала, – назидательно проговорил Лёва. – Как ему может быть двенадцать, если у него в пятой главе вырвали молочный зуб? – мальчик хитро прищурился. – В двенадцать лет уже все зубы постоянные!
Еве ничего не оставалось делать, как признать справедливость слов Лёвчика.
Тогда, осознав своё полное поражение и усмирив остатки возмущённого педагога, некстати проснувшегося в её сознании полчаса назад, она с любопытством спросила:
– Так и что всё-таки ты видел в этих своих сновидениях? Папу видел?
– Видел, – как-то совсем обыденно отозвался мальчуган. – Он живой, он просто прилип к паутине... А ещё – он симпатичный и не русский. Я видел огромную паутину и много людей налипших на неё... Знаешь, сначала издалека мне показалось, что они – мухи. Но вблизи они были люди. Кто-то мёртвый, а кто-то – живой...
– Паутину? – удивилась Ева. – Прилипших людей? Ужас какой! Ты сильно испугался?
– Нет, страшно не было вообще. Я смотрел на всё это со стороны. Просто как наблюдатель.
– А как ты понял, кто из них твой отец?
– Просто многих из прилипших я знаю.
– И кто же там был? – Еве почему-то сделалось страшно. – Не молчи! Кого ты там видел?
Мальчишка задумался, словно вспоминая всех персонажей своего сна.
– Там были: мама, Валентин Иванович, пожилой дедушка в дорогом костюме, худая строгая женщина в кожаной куртке, наш губернатор Травкин, какой-то носатый парень в шапочке с бубончиком, Иси Фишер...
– Кто такой Иси Фишер? – оторопело спросила Евфалия.
– Это американский автор комиксов, ты его не знаешь. Там вообще было много народа. Ну, так вот... А с самого края висел вниз головой смуглый мужчина, похожий на нашего дворника Фейруза, он смотрел на меня и всё время повторял: «Сынок! Сынок!». Тогда я и понял, что он – мой папа.
– А меня в своём сне ты видел?
– Конечно! Эта паутина – она была словно большая и высокая стена. А мы с тобой и какой-то лохматой старухой в серой одежде стояли снизу и смотрели на всех прилипших.
– Необыкновенный, конечно, сон, – тщательно подбирая слова, чтобы не допустить прежней ошибки и вновь не обидеть мальчика, произнесла Ева. – Но если тебя интересует моё мнение, то я бы не торопилась делать вывод, что человек, похожий на земляка нашего дворника, твой отец только потому, что он сказал слово «сынок». Я думаю, что азиаты могут использовать слово «сынок» и просто в виде обращения... Такое в кино часто показывают.
– Но я не только поэтому... – заартачился Лёва. – Так и старуха лохматая сказала. Она посмотрела на этого дядьку и говорит: «Ну что, узнаёшь меня? А я ведь предупреждали тебя, что дети твои ходить не смогут!».
На этом месте Лёвчик театрально выпучил глаза и зарычал.