Оскорбленная девушка, не удержавшись, вернула ему «комплимент», отметив мятую, болотного цвета рубашку, темное пятно на серых штанах в районе голени, и волосы — богатого медового оттенка, но никак не уложенные, растрепанные. В целом, несмотря на приятное для глаза лицо и стройное подтянутое тело под метр восемьдесят, выглядел представитель правоохранительных органов крайне неряшливо, будто только слез с кровати.
— Могу я войти? — проигнорировал он молчаливое неодобрение Евы.
Девушка пожала плечами:
— Заходите, раз это надолго.
Мужчина молча переступил порог, прикрыл за собой дверь и снова посмотрел на Еву полным разочарования взглядом.
— В этот раз еще и малолетка, — буркнул он себе под нос. Ева насторожилась.
Странноватое поведение навело ее на запоздалую, на очень здравую мысль: человек-то был одет совершенно не по уставу.
Ева одна наедине непонятно с кем с непонятно какими намерениями. И она сама открыла ему дверь.
«Идиотка», — последняя мысль отдавала испугом.
— Давайте только быстрее, — проронила девушка как можно более непринужденно. — Ко мне сейчас друзья придут.
— Лжешь, — уверенно и мягко, с сочувствием, сказал незнакомец.
От страха у Евы свело спазмом желудок. С секундным замешательством она рванула на кухню. В полутьме комнаты излишне сильно дернула на себя ручку ящика, едва ни выронив его себе на ноги. Почти на ощупь отыскала самый длинный нож — сантиметров двадцать, изогнутый, для резки фруктов. Стиснув рукоять, она обернулась к входу, прижавшись спиной к столешнице.
Но за ней не гнались. Визитер спокойно, даже вальяжно, проследовал на кухню, включил свет, щелкнув клавишей выключателя за дверным проемом, и остановился на расстоянии вытянутой руки девушки.
— Не мешай и все пройдет быстро, — кратко сказал он, едва ли уделив внимание ее оружию.
— Не подходи! — вскрикнула Ева, водя ножом из стороны в сторону. В одной из серий, что она смотрела этим днем, на девушку так же напали, и она так же защищалась ножом. Убийца в фильме выхватил у нее нож именно потому, что она им так по-глупому размахивала. Ева еще закатывала глаза, посчитав героиню дурочкой. А сама?
Сделав дрожащий вздох, Ева согнула руку с ножом в локте, повернулась боком к противнику и выставила левую руку чуть впереди правой. Если у нее попытаются отобрать нож, она схватит его и, может быть, сможет ранить.
«Нет, — тут же одернула она себя, — убить. Надо нападать так, будто его надо убить, иначе ударю слишком слабо».
Прагматичная мысль всплыла вместе с другим воспоминанием. В каком-то старом боевике наставник по боевым искусствам повторял это своим ученикам. «Мы живем в слишком цивилизованном мире, — говорил он. — Многие допускают фатальную ошибку при самообороне, боясь ударить слишком сильно, и в итоге становятся жертвами собственной жалости».
Ева жертвой быть не хотела. Тело ее гудело от напряжения, руки тряслись, сердце колотилось в груди бешеным зверьком.
Она не станет жертвой. Ни за что.
Вдох-выдох.
Перехватить его руку.
Ударить в живот.
Ударить несколько раз.
Схватить телефон с тумбочки в комнате.
Выбежать из квартиры и заблокировать дверь, чтобы не сбежал.
Так, все правильно, Ева, — уговаривала она себя. — Успокойся. Дыши.
Вдох-выдох.
Выражение скучающего разочарования на лице мужчины сменилось толикой уважения. Полные красивые губы дрогнули в улыбке. Он видел, как маленькая девчонка-подросток вместо того, чтобы плакать и умолять, убегать и прятаться, прямо перед ним собирается с духом до последнего защищать себя. Дрожит, а глаза горят отчаянной, злой решимостью. Давно он не видел таких глаз. Тем более у современной молодежи. И, уж, конечно, не у молоденьких девчонок.
Жалко ее. Но если он уйдет, не простит себе.
Паника накатила на Еву с новой силой. Слишком долгое ожидание выводило из равновесия. Чего он ждет? Чего пялится? Она слышала собственное громкое прерывистое дыхание, чувствовала, как грудь ходуном ходит.
— Мне жаль, — казалось, искренне сказал мужчина. — Лучше бы ты позволила той пуле убить себя.
«Пуле?»
Тихий ужас прокатился ледяной волной по ее спине.
К панике примешалась звериная тоска и глухое непонимание. Почему она? Почему это должно было случиться именно с ней?
И дураку понятно, что она не сможет себя защитить, только не против такого хладнокровного здоровяка.
— Что Вам от меня надо?! Убирайтесь отсюда!
Убийца поморщился. Пора было заканчивать.
«Пожалуйста, пожалуйста, пусть кто-нибудь придет и спасет меня! — взмолилась Ева, почувствовав страшную для себя перемену в настроении человека. — Пусть кто-нибудь услышит меня и вызовет настоящую полицию!»
Идиотка. Никто не услышит и никто не придет. Не успеет. Даже сопротивляясь, шансов на спасение ничтожно малы.
Простой факт, простая констатация.
И какой вывод?
«Хочу ли я умереть быстро или буду цепляться за призрачный шанс выжить?» — спросила себя Ева жестко.
И почему-то в этот страшный момент она подумала о маме. О том, как же больно ей будет потерять своего ребенка. Что может быть хуже?
Будут ли они с отцом винить во всем Исаию и Илью? И самим братьям каково будет знать, что где-то недалеко от них убили их сестру?
Перед ее мысленным взором предстала вся немногочисленная семья: высокая голубоглазая мама, вечно серьезная и вся в делах; отец лишь чуть ниже ее, но здоровый и крупный, в своем кресле перед телевизором, занятый разгадыванием кроссворда; Исаия и Илия — братья-близнецы, так обманчиво похожие друг на друга: высокие, спортивные, с такими же серыми глазами, как и у Евы.
«Не хочу, чтобы они все страдали».
Ева смотрела на своего убийцу.
«Да плевать, если этот урод переломает мне кости! Я вцеплюсь в него зубами. С ножом или без я не дам ему навредить моей семье».
— Не дам. Ни за что.
Стиснув уже влажную от пота рукоять, Ева бросилась на защиту не своей, но жизней всех тех, кого так любила.
3 глава
Это было странно и совершенно неправильно — вот так бросаться на того, кто заведомо сильнее и опытнее тебя. Мужчина недоумевал, откуда у девчонки взялся этот отчаянный, бешеный напор?
Он отступил на шаг или два, ошеломленный. Правой рукой он хотел отобрать у девочки нож, но Ева врезалась в него левым плечом и левой рукой оттолкнула его руку. Она направила нож ему в грудь, но он исчез, и она просто упала, порезав себе запястье о лезвие.
«Как? Куда он делся?»
Едва Ева поднялась на колени, как ее что-то сбило с ног. Сбило так сильно, что вышибло весь воздух из легких. Она покатилась по полу, выронила нож и врезалась в угол стены плечом и виском.
Голова и плечо взорвались болью.
Она упала на спину и попыталась разглядеть сквозь брызнувшие слезы, кто у нее за спиной.
Убийца шел к ней, оскалив зубы. И клыки.
«Вампир! — в ужасе поняла Ева. — Самый настоящий гребаный вампир! Мне конец».
Кое-как перевернувшись на живот, она лихорадочно стала искать на полу нож. И в тот момент, когда вампир склонился к ней, она нащупала рукоятку и, не думая, полоснула его по ноге — там, где должны быть сухожилия.
Он вскрикнул, отшатнулся и упал, и Ева, не помня себя от ужаса и накатившей ярости, бросилась на вампира. От резкого движения ее повело, голова закружилась и накатила тошнота, но девушка выставила ногу и оттолкнулась, чтобы упасть прямо на своего убийцу.
Он выставил руки, и она ударила по ним ножом и в следующее мгновение вогнала кривое лезвие ему в основание шеи.
В лицо ей брызнула кровь. Ева хотела выдернуть нож и ударить снова, но вампир отшвырнул ее от себя одной рукой. Тряпичной куклой она отлетела к столу, расшибла спину об одну из ножек, едва сумев уберечь голову. Но встать уже не смогла. Все тело страшно болело, ныло, мышцы сковывало тугими узлами онемения.