— Ну, ну, поросёнок, — добродушно сказал Закерман и медленно пошёл к хлеву, совсем не оглядываясь, будто ему было всё равно, идёт ли за ним поросёнок или нет.
— Жаль, жаль, жаль, жаль, жаль, — выкрикивала гусыня.
А Уилбуру было всё равно: она шёл за ведром с пойлом.
— Ты еще пожалеешь о свободе! — продолжала гоготать гусыня. — Час свободы стоит бочки пойла.
Но Уилбуру было всё равно.
Закерман подошёл к загончику, перелез через забор и вылил ведро в лоханку.
Потом он оторвал отставшую доску, чтобы Уилбур смог легко пройти в большую дыру.
— Передумай, передумай! — кричала гусыня.
Уилбур не обращал внимания. Он вошёл во двор, подошёл к лоханке и стал жадно хлебать пойло и пережёвывать оладьи. Как хорошо снова оказаться дома!
Пока Уилбур ел, Лэрви принёс молоток и гвозди и прибил доску на место.
После этого они оба с Закерманом облокотились о забор, и Закерман стал почёсывать Уилбура прутиком.
— Он здорово подрос, — сказал Лэрви.
— Поросёнок что надо, — согласился мистер Закерман.
Уилбур слышал слова похвалы, а в животе у него было тепло от молока.
Прутик приятно почёсывал спину, и было радостно, мирно и сонно. Да в этот день было от чего устать, а ведь всего-то около четырёх часов пополудни.
Уилбуру захотелось лечь. «Я ещё слишком молод, чтобы в одиночку выходить в мир», — подумал он и лёг.
Глава IV
ОДИНОЧЕСТВО
Следующий день был пасмурным и дождливым. Дождь падал на крышу хлева, и с карнизов всё время капало. Дождь падал на двор и стекал кривыми ручейками на лужайку, заросшую чертополохом и амарантом. Струи дождя разбивались о кухонные стекла и лились из водосточных труб. Дождь падал на спины овец на лугу, а когда им совсем надоело так стоять, они медленно пошли вверх по тропинке к навесу.
Дождь нарушил все планы Уилбура, а он решил в тот день выйти во двор и вырыть новую яму. У него были и другие планы, и если все их перечислить, то получилось бы примерно так.
Завтрак в полседьмого. Снятое молоко, хлебные корки, отруби, кусочки пончиков, пшеничный пирог с каплями кленового сиропа, картофельные очистки, остатки крема с изюмом и немного пшеничных пластинок.
Окончание завтрака в семь часов.
С семи до восьми Уилбур наметил поболтать с крысой. Вообще-то говоря, у него под лоханкой жила не крыса, а вреднющий и прожорливый мистер-крыс Темплтон, и разговаривать с ним было совсем не интересно, но уж лучше с ним, чем ни с кем.
С восьми до девяти Уилбур собирался подремать на солнце.
С девяти до одиннадцати надо было вырыть яму или канаву, а может быть, и найти что-то вкусное в грязи.
С одиннадцати до двенадцати следовало стоять тихо и наблюдать за мухами на досках, пчёлами в клевере и ласточками в воздухе.
Двенадцать — время обеда. Отруби, тёплая вода, обрезки яблок, мясной соус, морковные очистки, остатки мяса, скисшая кукурузная каша и сырые корочки. Обед кончался в час.
Потом — сон до двух.
С двух до трёх — почесаться о забор.
С трёх до четырёх — опять стоять неподвижно, размышлять о смысле жизни и ждать Ферн.
В четыре — полдник. Снятое молоко, зерно, остатки бутерброда Лэрви, сливовые шкурочки, малость того-сего, одного-другого, пятого-десятого, жареная картошка, крошки мармелада, огрызок печёного яблока, кусок торта, упавшего на пол кремом вниз.
Размышляя о своих планах, Уилбур заснул, а проснулся в шесть и услышал дождь, и дождь показался ему таким несносным.
«Я всё так хорошо распланировал, а тут, как назло, дождь», — сказал он.
Он уныло постоял в хлеву, а потом подошёл к двери и выглянул. На мордашку упали капли дождя, во дворе было холодно и мокро, а в лоханке набралось на полпальца воды. Темплтона нигде и в помине не было.
— Где ты там, Темплтон? — позвал Уилбур.
Ответа не было, и вдруг Уилбуру стало очень грустно и одиноко.
— Как однообразны дни, — простонал он. — Я молод, но нет у меня настоящего друга, а дождь будет идти всё утро и весь день, и Ферн в такую плохую погоду не придёт. Да, в самом деле, не придёт! — и Уилбур заплакал во второй раз за два дня.
В полседьмого Уилбур услышал звон ведра: Лэрви стоял под дождём и размешивал завтрак.
— Давай сюда, хрюшка! — позвал он.
Уилбур не пошевелился. Лэрви вылил пойло в лохань, выскреб ведро и пошёл прочь. Он заметил, что с поросёнком что-то неладно.
Уилбуру нужна была не еда: он хотел, чтобы его любили. Он хотел друга, с которым можно поиграть. Он сказал об этом гусыне, тихо сидевшей в углу овечьего загончика.