«Я говорю: поступайте по духу, и вы не будете исполнять вожделений плоти» (Гал. 5, 16). Легко сказать: «поступайте», но сделать трудно, — труднее, чем исполнить Закон, — невозможнее для тех, кому он это говорит, а может быть, и для него самого.
«Доброго, чего хочу, не делаю, а злое, чего не хочу, делаю… Ибо, по внутреннему человеку, нахожу в законе Божием радость. Но в членах моих вижу иной закон, противный закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, живущего в членах моих. Бедный я человек! Кто избавит меня от сего тела смерти?» (Рим. 7, 19–25). Бедная душа человеческая — зябкая, от страшно близкого холода смерти кутающаяся в плоть. Психея, — здесь обнажена, как нигде, никогда.
Только о чужом и прошлом Павел не мог бы так говорить; так не говорит о себе никто из святых. К нам и этим ближе их всех Павел.
Слишком часто, в позднейшем христианстве, «безумие Креста» — только младенчество разума. Павел этого не хочет: «Братья… будьте на злое младенцы, а по уму будьте взрослыми». — «Буду молиться духом; буду молиться и умом» (1 Кор. 14, 20, 15).
Павел не только молится, но и любит «умом». Не было, может быть, ни у кого, после Христа, такой умной любви, как у Павла.
Кажется, он чувствует и сам несоизмеримость догмата с опытом, изрекаемого слова — с «неизреченным, árreta, которого нельзя человеку пересказать» (II Кор. 12, 4). Молится человек в слове, — кощунствует; благословляет, — проклинает. «Сделавшись за нас проклятием, katára, искупил нас (Иисус) от проклятия Закона» (Гал. 3, 13). — «Бог сделал Его за нас грехом» (II Кор. 5, 21).
«Безумствуешь ты, Павел; многая ученость доводит тебя до сумасшествия» (Д. А. 26, 24): кощунствуешь ты, Павел; многая святость доводит тебя до кощунства.
Эту несоизмеримость догмата с опытом чувствует и Тертуллиан, так же как Павел: «Распят Сын Божий, — не стыжусь, потому что надо стыдиться; умер Сын Божий, — достоверно, потому что безумно; погребенный, воскрес, — несомненно, потому что невозможно».[34]
Разум человеческий восстает на себя самого, в антиномиях, «согласных противоположностях» опыта-догмата. Мысль — тоже крест, может быть, не только для Павла, но и для самого Иисуса. «Мир для меня распят, и я — для мира» (Гал. 6, 14). Мысль для Павла распята, и он — для мысли.
Ближе к нам всех святых, и этой крестной мукой мысли Павел.
Тайна свободы Христовой для него — Предопределение, praedestinatio, prótesis, — для незнающих ужасов ужас, а для знающих радостей радость.
Опытом Предопределения, в судьбах самого Павла, решается все. «Верою, помимо дел Закона, оправдан»; «даром получил благодать», — этим, как ножом, рассекается надвое вся его жизнь. Так же рассечется и вся жизнь человечества на меньшую часть оправданных, не по заслугам спасшихся, и большую часть без вины осужденных, погибших.
«Это — самое страшное, что приходило когда-либо на ум и сердце человеку; никакой горячечный бред не рождал ничего более страшного», — сказано будет о Кальвине, ученике Павла, новом учителе Предопределения. Emile[35] Нельзя ли того же сказать и о самом Павле? Но если о нем, то и о самом Иисусе это можно сказать, потому что в этом учении о Божественной необходимости — Предопределении, Павел так же верно понял Иисуса, как в том — о свободе человеческой.
«Все предано Мне Отцом Моим; и никто не знает Сына, кроме Отца; и Отца не знает никто, кроме Сына, и кому Сын хочет открыть» (Мт. 11, 27). Значит, есть и такие, которым открыть не хочет и которые не знают ни Отца, ни Сына. «Вам дано знать тайну царства Божия», — только вам одним, «предопределенным», «избранным», и больше никому. — «Много званых, мало избранных» (Мт. 22, 14).
Вспомним страшную притчу о пшенице и плевелах, сущих и не-сущих, сынах Божиих и «сынах Лукавого» (Мт. 13, 25–40). — «Ваш отец — диавол» (Ио. 8, 44). — «Равви! кто согрешил, он или родители его, что родился слепым?» — «Согрешил», — «погиб», до рождения, в вечности (Ио. 9, 2).
Тот же вопрос услышит и Павел. «Когда они еще не родились и не сделали ничего доброго или злого… Иакова возлюбил Бог, а Исава возненавидел… Что же скажем: неужели неправда у Бога? Никак… но кого хочет, милует, а кого хочет, ожесточает… Ты скажешь: „за что же еще обвиняет? ибо кто противостанет воле Его?“ А ты кто, человек, что споришь с Богом? Скажет ли изделие сделавшему его: зачем ты меня так сделал? Не властен ли горшечник над глиной, чтобы из той же смеси сделать один сосуд для почетного употребления, а другой для низкого?» (Рим. 9, 11–21).
«Доброе семя» и «плевелы», сыны Божий и сыны Лукавого, — «сосуды гнева» и «сосуды милосердия» (Рим. 9, 22). Но если люди — «горшки», то не сыны Божии; а если Бог — «горшечник», то не Отец. Все это не ответ на вопрос, а только затыканье рта.
Здесь бесконечная грубость человеческого разума — как бы мертвая механика. В логике-догмате, чудовищно и богохульно-убийственно, а в опыте — ясновидении, детски просто, детски любовно к Отцу.
… «Да неужто же и впрямь Ты приходил лишь к избранным, — скажет Христу Великий Инквизитор Достоевского. — Говорят и пророчествуют, что Ты придешь вновь и вновь победишь… со своими избранниками… Но мы скажем тогда, что они спасали только самих себя, а мы спасаем всех. Мы исправили подвиг Твой… Мы не с Тобой, а с ним (Антихристом), — вот наша тайна».[36]
Кто больше любит людей — спасающий избранных только, в свободе, Христос или, в рабстве, спасающий всех Антихрист? Миру спастись или погибнуть — значит сейчас, как никогда, ответить на этот вопрос. Павел на него уже ответил.
«Хочет Бог, чтобы все спаслись» (I Тим. 2, 4). — «Все мы придем в единство… и познание Сына Божия» (Ефес. 4, 13). «Всех заключил Бог в непослушание, чтобы всех помиловать» (Рим. 11, 32).
Два эти слова: «помиловать всех» — звучат для нас, как никогда, ни для кого не звучали.
«Сделавшего такое дело (кровосмесителя) я решаю предать сатане, во измождение плоти, чтобы дух был спасен, в день Господа нашего Иисуса Христа» (I Кор. 5, 3–5). Это значит: может человек спастись не только во времени, но и в вечности. «Дело каждого обнаруживается, потому что в огне открывается, и огонь испытывает дело каждого… У кого дело… сгорит, тот потерпит урон… сам, впрочем спасется, но так, как бы из огня» (I Кор. 3, 13–15). Это тот самый «огонь», о котором сказано: «Идите от Меня, проклятые, в огонь вечный» (Мт. 25, 41). Слово «вечный» на арамейском языке Иисуса не имеет вовсе того отвлеченно-метафизического смысла «бесконечного времени», как греческое слово aiónion, и слова того же смысла, на философском языке, от Аристотеля до Канта. «Вечность», «век», aión, на языке Иисуса, так же подобна мигу, как и бесконечно длительному времени.
Сколько верующих соблазняет и отвращает от Христа, «губящего Спасителя», догмат вечных мук! Но если бы не обрек на них и злейшего врага своего самый жестокий человек, то обречет ли Милосерднейший?
Что же значит «вечность мук» в Евангелии?
«Как собирают плевелы и огнем сжигают, так будет и при кончине века сего», — в конце «вечности земной», tou aiónos (Мт. 13, 40). «Плевелы», «сыны Лукавого» — «мнимые», «несущие», сгорят, как солома, в огне; миг сгорания и будет для них «вечностью мук», а «пшеница», «сущие», «сыны Божий», спасутся все.
В тайне Предопределения Павел понял Иисуса, как никто из святых.
34
Crucifixus est Dei Filius; non pudet, quia pudendum. Et mortuus est Dei Filius; prorsus credibile est, quia ineptum est. Et sepultus ressurexit; certum est, quia impossibile est. — Tertull. De carne Christi.
35
Doumergue. Le caractere de Calvin: l'homme, le système, l'église, 1 état. Neuilly: La cause, 1931. P. 108–109.