Так закончилось утро первого дня нового царствования Павла Первого.
Мы все вернулись домой, получив строгое приказание не оставлять своих казарм, и вскоре затем новые пришельцы из Гатчинского гарнизона были представлены нам. Но что это были за офицеры! Что за странные лица! Какие манеры! И как странно они говорили! Это были по большей части малороссы. Легко представить себе впечатление, которое произвели эти грубые бурбоны на общество, состоявшее из ста тридцати двух офицеров, принадлежавших к лучшим семьям русского дворянства. Все новые порядки и новые мундиры подверглись строгой критике и почти всеобщему осуждению. Вскоре, однако, мы убедились, что о каждом слове, произнесенном нами, доносилось куда следует. Какая грустная перемена для полка, который издавна славился своей порядочностью, товариществом и единодушием!
Мы получили приказание обмундироваться как можно скорее согласно новым предписаниям. Новый «походный» мундир был коричневого цвета, а вицмундир — кирпичного цвета и квакерского покроя. Мне удалось достать этого сукна и сшить себе вицмундир, и на другое утро я явился в новой форме, передразнивая гатчинцев ä s'у mépredre, [149]вследствие чего майор немедленно назначил меня в этот день в караул. Будучи, как я уже упомянул, хорошо знаком с прусской выправкой, я усвоил себе с большой легкостью первые уроки наших гатчинских наставников, а в одиннадцать часов, во время парада, так отличился, что Император подъехал ко мне, чтобы меня похвалить, и, проходя несколько раз в течение дня мимо моего каpayла во Дворце, он всегда останавливался, чтобы заговорить со мной.
Никогда не забуду я этого дня и ночи, проведенных мной в карауле во Дворце. Что это была за суета, что за беготня вверх и вниз, взад и вперед! Какие странные костюмы! Какие противоречивые слухи! Императорское Семейство то входило в комнату, в которой лежало тело покойной Императрицы, то выходило из оной. Одни плакали и рыдали о понесенной потере, другие самонадеянно улыбались в ожидании получить хорошие места. Я должен, однако же, признаться, что число последних было невелико. Император, как говорят, еще был занят разбором и уничтожением бумаг с графом Безбородко. Ходили также слухи, что за графом Алексеем Орловым был послан нарочный, что вслед за обнародованием церемониала о погребении Императрицы тело Петра III, находящееся в Невской Лавре, будет вынуто из могилы, перенесено во Дворец и поставлено рядом с телом Екатерины.
Для того чтобы понять причины, побудившие Императора Павла сделать такое распоряжение, надо вспомнить, что Петр III, желая вступить в брак со своей любовницей графиней Воронцовой, намеревался объявить Императрицу Екатерину виновной в прелюбодеянии и сына ее Павла незаконным. С этой целью мать и сын должны были быть заключены в Шлиссельбургскую крепость на всю жизнь. [150]Об этом уже был изготовлен Манифест и только накануне его обнародования и арестования матери и сына начался переворот. Следствием этого события было, как известно, провозглашение Екатерины царствующей Императрицей и публичное отречение Петра III от престола, о чем им был подписан формальный документ. После этого Петр III удалился в Ропшу, где и умер спустя шесть дней, по мнению одних, вследствие геморроидальных припадков, по мнению же других, он был задушен в кровати [151]. Тело его было торжественно выставлено для публики в течение шести дней, но так как он ранее отрекся от престола и умер уже не царствующим Императором, то и бь(л погребен в Невском монастыре, а не в Петропавловском соборе, который служит усыпальницей русских императоров, начиная от Петра Великого. [152]
Все эти события засвидетельствованы документами, хранящимися в архивах, и были хорошо известны многим лицам, в то время еще живым, которые были их очевидцами. Поэтому Император Павел считал полезным перенести прах отца из Невской Лавры в Петропавловский собор, желая этим положить предел слухам, которые ходили на его счет, а так как граф Алексей Орлов был одним из главных участников в перевороте, совершенном в пользу Екатерины, то ему повелено было прибыть в Петербург для участия в погребальном шествии.
Многие уверяли, будто бы причина вызова Орлова заключалась в той, что он был предполагаемым убийцей Петра III; но это несправедливо. Если уже были виновники этого злодеяния, то это должны были быть Пассек [153]и князь Федор Барятинский, под охраной которых Петр III был оставлен в Ропше. Во всяком случае, это не был Орлов, так как его не было в комнате во время смерти Императора. По тому способу, которым Павел обошелся с Алексеем Орловым и говорил с ним несколько раз во время похоронной церемонии (чему я сам был очевидцем), я убежден, что Император не считал его лично виновником убийства, хотя он, конечно, смотрел на него как на одного из главных оставшихся в живых деятелей переворота, возведшего на престол Екатерину и спасшего ее и самого Павла от пожизненного заключения в Шлиссельбурге, где еще доныне можно видеть приготовленное для них помещение.
150
Сплетня, которую распространяли клевреты Екатерины II; никого «манифеста» не существовало в природе.
151
По прошествии нескольких десятков лет Саблуков то ли не знал подробности убийства Петра III, что весьма удивительно, то ли не хотел их оглашать.
152
Расхожее столичное утверждение с целью обелить Екатерину и низвести свергнутого Императора на уровень обычного смертного, притом что он оставался мужем Екатерины II.
153
Пассек Пётр Богданович (1736–1804) — генерал-аншеф, Белорусский генерал-губернатор, один из активных участников переворота 1762 года.