— К вам я, товарищ Дымов.
— Входите, входите, — приветливо сказал Дымов и снова обратился к учительнице: — Так вы пришлите своих пионеров, я приготовлю текст для лозунгов. А может, и вы с ребятами зайдете? Нам бы еще поговорить надо.
— Обязательно зайду, Николай Николаевич. — Она поднялась и вышла.
Дымов пожал руку крестьянину в поддевке.
— Садитесь, товарищ.
— Ничего, мы и постоим. — Он покашлял. — Потому как вы человек партийный, я спросить у вас хочу.
— Спрашивайте, товарищ… Вот знакомо мне ваше лицо, а фамилию никак не припомню…
— Иванов. Федор Тихонович Иванов.
Дымов сощурил в улыбке глаза. Эта мягкая улыбка очень красила его лицо с глубоким шрамом на щеке.
— А ведь вспомнил я вас, Федор Тихонович! Кажется, месяц назад вы с женой в район приезжали. Правда? Ксенией Петровной ее зовут?
— Ее весь район знает, товарищ Дымов… — невесело улыбнулся Иванов. — Только толку мне от нее мало.
Дымов недоуменно поднял брови:
— Почему же вы так против жены настроены?
Иванов снова покашлял, сказал мрачно:
— Так я не то что настроенный… Я спросить хочу, могу я с ней, значится, разойтись законным образом и кому надо заявление давать?
— Федор Тихонович! — укоризненно проговорил Дымов. — Зачем же расходиться?
Иванов потоптался на месте, застегнул и снова расстегнул свою поддевку. Он явно волновался.
— Могу сказать, товарищ Дымов… Мне скрывать нечего. Разногласие у нас получилось…
Дымов пытливо посмотрел ему в глаза.
— По какому же вопросу разногласие?
— Да вы-то, как я думаю, ее сторону примете. Ну а мне оттого не легче… Вам, значится, известно, что она, Ксеня-то, активисткой считается?
— Знаю, знаю.
— Женотдел! — вдруг громко проговорил Иванов, начиная горячиться. — Ну ладно, это еще полбеды, хотя, конечно, дома от этого женотдела прибыли нету. Однако пусть своими делами занимается, общественными, раз она ликбез кончила и грамоте научилась. Я не возражаю… Детей у нас нету, не дал бог. Так что времени у нее на все хватает, это так, — он говорил быстро, машинально застегивая и расстегивая свою поддевку. — Но когда, значится, речь про наши домашние дела заходит, то уж тут ты слушай мужа. Это тебе не изба-читальня!
— Да о чем у вас спор идет?
— Да все о том же, — вздохнул Иванов, — о чем теперь все люди спорят.
— О колхозе?
— Так и есть.
— Все ясно, Федор Тихонович. Она за колхоз, а вы…
— А я против! — решительно махнул рукой Иванов. — Ни в какой колхоз я не пойду, как вы меня ни агитируйте! А силой никто заставить не может!
— Никто, никто, — кивнул Дымов.
— Сами посудите… Всю жизнь голоштанным мужичонкой был, ни кола, ни двора своего не было! — говорил Иванов, и в голосе его звучала неподдельная тоска. — Все по людям с женой мыкались, батрачили. Только стал на ноги становиться, лошадку завел… Землица у меня неважнецкая, да все же хлеб родит… И вот, значится, брось все это к лешему!
Дымов сказал ласково и убедительно:
— Зачем же к лешему? Колхозы для того, чтобы люди лучше, богаче жили.
— Слышал я это уже, товарищ Дымов! И учительница наша и жена, всей деревне уши колхозом прожужжали. Не верю! Вот что хотите делайте — не верю! А с ней жить, не буду, раз согласия нету… Вы скажите, товарищ Дымов, как мне с ней развод сделать?
Дымов поднялся, развел руками:
— Не знаю… Честное слово, не знаю, Федор Тихонович. Сам-то я не разводился… Вернусь в район — специально для вас узнаю.
— А то у нас не житье, а мука!
Дымов улыбнулся хитровато:
— А сколько лет вы с ней мучаетесь?
— Да уж восемнадцатый пошел…
— Значит, всю жизнь вместе, а теперь порознь? — вздохнул Дымов и покачал головой. — Нескладно получается, Федор Тихонович! А вдруг она права?
— Ксеня-то? — вскрикнул Иванов и горько прибавил: — Она кого хошь уговорит! Только не меня! Разведусь! — Он снова махнул рукой, круто повернулся и вышел.
Дымов высунулся в окно:
— Куда же вы, Федор Тихонович? Разговор-то мы не кончили.
Иванов шел по улице, не оглядываясь. «Горяч, горяч, — подумал Дымов, — а ведь все-таки поверит в колхоз. Этот обязательно поверит!»
В комнату вошел Трофим. За прошедшие сутки он осунулся, похудел. Исчезла его медлительная важность, глаза смотрели беспокойно, перебегали с предмета на предмет.
— Все сделал, как вы говорили, товарищ Дымов: в избе-читальне актив соберется. Сам оповестил всех.
Дымов подошел к столу, над которым висел кусок картона с надписью: «Председатель сельсовета Т. С. МОРОЗОВ».
— У меня к вам вопросы есть, товарищ Морозов. Я тут внимательно просмотрел список дворов — Дымов посмотрел в глаза председателю. — Честно говоря, странный список…
— А в чем странность, товарищ Дымов? — Морозов отвел глаза в сторону.
— Выходит, что у вас в Герасимовке кулаков нет? Что ни фамилия, то бедняк или середняк. А вот люди говорят другое.
— Да кто говорит-то, товарищ Дымов?
— Хотя бы Потупчик.
Председатель хрипловато рассмеялся.
— Больной человек Потупчик этот, товарищ Дымов. Я вас предупредить позабыл…
— Странно… я не заметил.
— Больной, больной! В умственном расстройстве.
Дымов помолчал.
— Ну а учительница тоже «в умственном расстройстве»?
Морозов заулыбался снисходительно.
— Зоя Александровна? Да ведь она, товарищ Дымов, без году неделю в Герасимовке живет. Где же ей знать всех? — Он вдруг сделал серьезное лицо и понизил голос, чуть склоняясь к собеседнику: — А вообще я вам сказать должен, что заметил я за ней левацкие загибы!.. Не из троцкисток ли она, товарищ Дымов? Конечно, считается комсомолкой, да ведь Захаркин и того выше был — секретарь райкома партии! Не была ли связана с Захаркиным?
Дымов сказал резко:
— Ну, уж это — вы меня простите, Морозов, — глупости!
— Я не в смысле наговора. Я, товарищ Дымов, в порядке бдительности. Все-таки маскируются враги!
— Да, враги маскируются…
Председатель встретился с Дымовым глазами и снова отвел их в сторону.
— А может, конечно, и я сам в чем не разобрался. Человек я не шибко ученый…
За порогом послышались шаги, коротко скрипнула дверь, и в комнату просунулась седая бородка Кулуканова. Морозов оживился:
— Вот, пожалуйста, товарищ Дымов, Арсений Игнатьевич Кулуканов — первый агитатор за колхоз.
Кулуканов неторопливо переступил порог, пригладил пальцами бородку.
— Я с превеликим удовольствием в колхоз вступлю, — сказал он и с достоинством кивнул Дымову. — За мной дело не станет. Только народ в Герасимовке у нас несознательный.
— Почему вы так думаете? — спросил Дымов быстро. — Я со многими гражданами уже беседовал.
Председатель усмехнулся:
— Лукавят, товарищ Дымов, правду в лицо сказать боятся.
— Боятся? Не заметил. У вас люди прямые. Сегодня еще на активе поговорим, завтра на собрании. Вот они правду-то и скажут.
— А в душе против, — вздохнул Кулуканов и сел рядом с Дымовым. — Не все у нас до колхоза доросли.
Снова заскрипела дверь. Стукнув сапогами, порог переступил Иванов в расстегнутой поддевке.
— Опять я к вам…
— Пожалуйста, Федор Тихонович, — привстал Дымов.
— Входи, входи! — сердито крикнул Иванов в дверь и, обернувшись к Дымову, прибавил: — Только я домой пришел, а жена опять за свое!
Вошла Ксения, смущенно прислонилась у двери к стене, заложив за спину руки.
— Здравствуйте, Николай Николаевич.
— А-а, Ксения Петровна! — улыбнулся Дымов.
— Вот вы ей сами скажите, товарищ Дымов, как Ленин-то насчет земли рассуждал?
— Я ж тебе толкую, что Ленин за колхозы был, — начала Ксения.