Казанец. Я все имею в виду! И должен заявить: може кому и нравится, когда на ем, как на двугорбом верблюде, ездиют и за каждым взглядом десять своих посылают! А мне не нравится! Я казак да еще кубанский! А мои предки в запорожцах ходили, всяких там султанов и ханов по башкам били, и про то правильно художник Репин для потомства нарисовал... Не какие-нибудь портретики, а массовые сцены. Я не позволю из себя «что изволите» сотворить! Я не позволю, чтобы орошение через мои сердечные аорты проводили, имея в виду, что они могут не выдержать такой перегрузки и разорваться в крайнем случае!
Пчелка. Это из Шекспира?
Казанец. Да уж не из твоей музыкально-курячьей башки!
Чайка. А я требую, чтобы вы достигли достойного соглашения!
Казанец. А я чихал на твои требования!
Слива. А ноздря выдержит?
Казанец. Выдержит!
Слива. Тогда чихай!
Казанец. Вы считаете, что я спал ночами в степи? Я, може, рыдал, как младенец, как Ванюшка, сиротиночка моя обездоленная!
Пчелка (чуть не плача). Отдай мне его на воспитание.
Казанец. Не отдам! Я сам его буду воспитывать в состоянии ненависти и презрения к родной мамочке!
Соломка. Степа, остановись! Прошу тебя.
Казанец. Не могу остановиться, меня на трагедию ведет!
Пчелка. Начитался Шекспира!
Казанец. Шекспир на четыреста лет вперед мою трагедию угадал! Ежели она не станет предо мной на колени, я все разорву, все узы нашего нерушимого брака!
Слива. Не надо, Степа, не надо рвать узы, она опустится перед тобой на колени, я ей скажу, и она опустится!
Входит Павлина. Все затихают и, словно по уговору, расходятся во все четыре стороны.
Павлина. Степа, что с тобой происходит?
Казанец. Лично со мной ничего не происходит.
Павлина. Ты меня в чем-то подозреваешь?
Казанец. Приснится же такое.
Павлина. Ты что, разлюбил меня?
Казанец. Данный вопрос не обсуждается.
Павлина. Но так дальше жить нельзя!
Казанец. В старое время я б тебя арапником отходил.
Павлина. Отходи в новое время, если есть за что!
Казанец. Зачем мой платок давала Непочатому?
Павлина. Потеет человек, а свой потерял. Вот он, пожалуйста. (Подает платок Степану.)
Казанец (отбрасывает платок). Шоб я до него дотронулся.
Павлина. Он же выстиранный и выглаженный.
Казанец. Колхозом управляешь, а в душе близкого человека разобраться не можешь!
Павлина. Больна она стала, душа твоя, темная.
Казанец. Ты в ей все форточки и прикрыла.
Павлина. В чем же ты меня обвиняешь?
Казанец. Я не прокурор. Я малограмотный человек.
Павлина. Ты очень даже грамотный, когда всякие напраслины на меня возводишь. Вместо того чтобы помогать мне, руки отбиваешь... Степан, Степан, не думала я...
Казанец. А ты считаешь — я думал? Через какие муки я к тебе пробился? Избиения перенес твои. На все пошел...
Павлина. На что пошел?
Казанец. Я не могу так жить и прозябать у тебя в рабстве. У меня есть гордость мужская...
Павлина. А человеческая?
Казанец. Не мешай, я говорю в данный момент еще как твой муж и законный супруг! Я не могу терпеть, когда ты со всякими приезжими по посадкам разъезжаешь! Не могу, когда ты с ими по вечерам всякие планы изучаешь! Из района позвонят — ты едешь! Из края вызовут — летишь! А я стой на комбайне, я нянчи Ванюшку?! А дома всякие книжки читаешь!
Павлина. Какие книжки?
Казанец. Не мешай! Я говорю! Може, я последний раз речи произношу перед тобой! Ты меня бросила перед собой на колени, а поднять меня с них не успела.
Павлина. Это ты-то на коленях? Дурень ты, дурень!
Казанец. Других у тебя слов уже давно нема! Не желаю! Не потерплю! (Задохнулся.)
Павлина. Ты что?
Казанец. Дыхание скопилось!
Павлина. Это злость в тебе скопилась!
Казанец. Не злость, а горе горькое.
Павлина. Какой же выход?
Казанец. Не задумывал!
Павлина. А може, ты мне последнее слово разрешишь произнести, поскольку я обвиняемая? Полагается...
Казанец. Ты обвиняемая?! Да я в тюрьме своих чувств, как заключенный, живу, похлебкой из твоих невниманиев питаюсь да своими слезами ее присаливаю...