- А как-то раз, на хате ток метая,
Какой-то черт с жиганом воевал.
И две шестерки битые упали,
Фигура в лоб, а третий в туз попал*…
Валерия не понимала, о чем он поет. Вроде бы текст русский и слова узнаваемые, но смысл ускользал от нее. Она с недоумением смотрела, как все вокруг покатываются со смеху, и хотела только одного.
Как раз этого «одного» в тот вечер не получилось, Павел пел до утра. По просьбам слушателей. Потом на бис. И, наконец, на посошок.
- А туз попал на бешеные гроши,
Свою марьяну сразу загубил.
Играл он в клифте, сыграл он в макинтош:
Хевру захавал он, и локшу заложил.*
А когда все разошлись по комнатам, Павел тоже «разошелся». Домой.
Поцеловав Валерию на прощанье, Павел клятвенно обещал придти в гости.
И обещание сдержал.
Впереди оказалось много вечеров, заполненных сначала песнями, потом душевными разговорами «за жизнь», потом любовью.
Душа любой компании, Павел был не мыслим без гитары, которой владел в совершенстве. Когда он брал ее в руки, гитара, также как и Валерия, позволяла делать с собой все, что хотелось исполнителю. Они вместе - и гитара, и Валерия – с готовностью отзывались на любой Пашкин каприз. Кто-то из друзей как-то обмолвился, что гитара в его руках жила своей собственной жизнью. Однако Валерия считала, что расхожую фразу полной чепухой. Гитара без Пашки ничего собой не представляла. Ожидая своего звездного часа, она сиротливо стояла в углу, как бедная родственница на богатой свадьбе.
А что касается самой Валерии… Кто знает, заходило ли их сходство с гитарой так далеко?
Через год, когда Валерия окончила Универ, они с Пашкой поженились. Он снял квартиру на Лиговке. Большую однокомнатную квартиру с шикарной столовой и изразцами над декоративным камином. Которая вскоре стала сначала его собственной, потом собственностью Валерии.
А еще через год после замужества, началось...
Неправда, это вовсе не началось - существовало задолго до нее.
Забившись в дальний угол комнаты, Валерия обхватила колени руками, и, не мигая, долго смотрела ему в лицо. Павел перевернулся на спину и захрапел. Время шло, близился рассвет, а она пыталась понять, что именно чувствует по отношению к нему. И чего больше было в том чувстве: горечи прошедшей любви или острой жалости к себе. Наверное, и того, и другого. Потому что попытка разобраться в собственных ощущениях упрямо приводила ее к решению. Мысль, освобожденная от шелухи эмоций, звучала следующим образом: так жить нельзя.
Павлу совсем нельзя было пить. То есть абсолютно. Любая дружеская вечеринка приводила к тому, что последующая неделя, а то и две (вернее, сначала две – а после – до предела, пока не подводило здоровье) он выпадал из обычного графика.
Блестящий юрист, в трезвом состоянии с легкостью решающий самые запутанные деловые вопросы, во время запоя становился другим человеком. Мягко говоря.
Его любили и спасали все. Валерия – в первую очередь. Во вторую – друзья. В третью – деловые партнеры. В общем, все те, кого он, не прилагая никаких усилий, покорял умом, обаянием и музыкальностью.
Кодирование, уколы, многочисленные «Эсперали», вшитые под кожу, запрет на спиртное, держащийся на зыбком «Паша, ты же знаешь»…
Результат?
Осталась бесконечная, непреходящая боль, когда Валерия поняла, что больше не сможет. Шесть лет бесконечной борьбы вымотали ее до предела. Не осталось сил на то, чтобы любить, на то, чтобы бороться.
Павел тоже понял это.
- Квартира твоя, - жестко хлопнул документами по столу, - завтра мы разводимся. Ты свободна.
Он не сказал «прости». Да и не к чему было это «прости». Валерия мысленно благодарила его, единственного в ее жизни мужчину, которого она любила. Глотая слезы, она, не отрываясь, смотрела на то, как он уходил.
Так же, как и пел. Легко и небрежно, оставив все, чем владел, некогда любимой жене.
После они встречались урывками. Иногда он был трезвым, иногда пьяным. Павел уехал в Москву. Как говорил, дела там затевались нешуточные.