Глухарь догадывался. При определенном подходе, да с должной заинтересованностью, на поверхность всплыло бы столько откровенного криминала, что хватило бы на всех. Срок в колонии строгого режима – это в идеале, которого нет, и не может быть. Случись худшее, Николай Петрович, не задумываясь, отсечет слабое звено. А кто у нас после Пашки слабое звено? Кто считает, что ему многое позволено? Кто не умеет держать язык за зубами?..
Если Пашки не станет, и видео всплывет, судебный процесс останется без главного свидетеля. Глухарь отправится вслед за бывшим другом. Николаю Петровичу тоже не поздоровится, но Глухаря этот вопрос не интересовал абсолютно.
- Толя, - робко постучалась Дарья. Скорее, поскреблась. – Ты идешь? Пойдем спать, а? Я не могу без тебя уснуть.
- Сейчас иду, Даша, - резче, чем хотел, ответил Глухарь.
- Не сердись, - жалобно попросила она.
Одумалась, видно, кукла. Успела просчитать все за и против. Глухарь не смог сдержать неприятной усмешки.
- Я понимаю, у тебя неприятности, - ворковала Дарья. - Пойдем в постель, а то я уже забыла, когда последний раз засыпала в твоих объятьях. Пойдем…
Что она будет делать, и как разрешать конфликты, когда безотказный способ – загнать его в постель – перестанет работать? Мелькнула мысль и ушла, оставив после себя растущее раздражение. Один Бог ведает, чего стоило Глухарю сдержаться и не послать девушку подальше. Вряд ли боязнь последующего скандала. Более очевидно то, что Дарья со своей истерикой не уложилась бы ни в пять, ни в десять минут, а прерывать воспоминания Глухарю не хотелось. Он надеялся в ходе душевных исканий получить еще одно подтверждение того, что поступил правильно и все предусмотрел.
- Иду, Даша. Еще пять минут.
Как только дверь за ней закрылась, Глухарь достал из пачки очередную сигарету и закурил.
- Если со мной что-нибудь случится... - подавшись вперед, добавил тогда Пашка. - А я не исключаю такой возможности. Через некоторое время делу будет дан ход. Видеозапись спрятана в надежном месте. Так что, на вашем месте, Толя, я бы берег меня, как зеницу ока.
Больше Пашка ничего не сказал, несмотря на наводящие вопросы, и обилие спиртного. В разговоре с Глухарем. Но и на старуху бывает проруха. После того, как Глухарь ушел спать, Пашка остался наедине с Генкой. В приватной беседе, громким шепотом, Пашка поведал другу все остальное. Про тайник, который ему помогала устраивать бывшая жена, Лера.
К чести Генки, необходимо упомянуть, что он ни словом не обмолвился о тайнике ни до Пашкиной смерти, ни после.
В ту ночь, находясь под впечатлением услышанного о компромате, Глухарь не спал. Обдумав сложившееся положение, он пришел к выводу, что время чистой игры кончилось. Судьба к нему благоволила. Возомнив себя Джеймсом Бондом, не иначе, Глухарь всю оставшуюся часть ночи простоял у двери и слышал задушевный разговор двух друзей.
Как оценить последующие события с точки зрения неугомонной совести, Глухарь не знал. Адская смесь из случайных обстоятельств, направленная умелой рукой в нужное русло. Причинно-следственная связь, начиная от простейшего «если бы Пашка не пил», до сложного «тогда бы ничего не случилось», пропуская массу второстепенных предположений, не прервалась ни разу! Один сбой в цепи, и, возможно, Пашка бы жил. Возможно.
В день Пашкиной смерти, Глухарь находился в совершенной прострации. Зачем он в тот вечер снял на всю ночь проститутку и затащил ее на квартиру, Глухарь не знал. Так случилось.
Глухарь ввалился вечером в трехкомнатную квартиру к Пашке и Генке, сжимая в одной руке девицу, а в другой пакет с тремя литровыми бутылками водки.
Девица почти не пила, но опьянела быстро. Генка поддерживал компанию, зато Пашка оторвался на славу.
Ближе часам к трем ночи, в Генке взыграла молодая кровь, и он уединился с девицей в своей комнате. Через пять минут, происходящее там, по громкости могло соперничать с акустической системой молодежной дискотеки.
Пашка выпил больше всех. Учитывая то, что во время запоя он практически ничего не ел, его состояние не поддавалось описанию.
С трудом дотащив недвижимое тело до дивана, Глухарь уложил Пашку на спину. В пьяном бреду тот сорвал с шеи крестик «Спаси и сохрани», с которым не расставался никогда. Чисто машинально – чтобы не затерялся, Глухарь сунул его себе в карман.