Джозефина повернула налево, к Оксфорд-серкус, и, пройдя мимо череды витрин, дошагала до Дьюк-стрит. Витрины эти пестрели восковыми манекенами, каждый из которых напоминал навеки застывшую жену Лота. Некоторые из них кивком приглашали любопытствующих заглянуть вовнутрь, другие, погруженные в свою воображаемую жизнь, казалось, не обращали никакого внимания на женщин во плоти, изучавших мельчайшие подробности изящно освещенных экспонатов. Те красовались на фоне цветовых гамм, подобранных с неменьшей тщательностью, чем декорации в театре. Джозефина остановилась перед одной из сценок в спальне: в крепдешиновой ночной рубашке изумительной красоты восковая фигура словно только что ступила из пены шелковых простыней. Ее розовокожая ступня едва касалась пола, а рука с идеально наманикюренными ногтями покоилась на тумбочке возле кровати, на которой лежали утренняя газета, книга — Джозефина прочитала название: «Провинциалка в Америке» — и поднос с тончайшего фарфора посудой. На ее трюмо — истинный магнит для любительниц экстравагантностей — сияли хрустальные бутылочки с позолоченными пробками. Зрелище это производило довольно сильное впечатление, но заложенная в нем идея — комфортабельная интимная жизнь доступна всякому, кто знает, где ее можно приобрести, — для одних выглядела чрезвычайно соблазнительной, в то время как у других вызывала болезненные ощущения. Подобная роскошь была совершенно недоступна целому поколению женщин, чьи надежды на счастье, благополучие и даже на возможность супружества унесла война, и такие потери нельзя возместить никакими шелками. Глядя на остановившихся возле нее старых дев, Джозефина прекрасно понимала: тревога на их лицах говорит вовсе не о том, что женщины не уверены в способности этого нижнего белья уберечь тело от ноябрьского холода.
На узком тротуаре помещалось лишь два ряда пешеходов, и Джозефина медленно двинулась дальше, узнавая себя в провинциалках, увлеченных охотой за нарядами и твердо намеренных не пропустить ни единой стоящей вещи. За последний час — после пяти пополудни — розово-оранжевые тона зимнего заката сменились чернильно-синими. Непрерывная, плавно ускользающая вдаль череда фонарей, словно нитка жемчуга, тянулась вдоль тротуара. Эта кишащая магазинами улица — так называемая «дамская миля» — успешно отвлекала женщин от повседневной реальности. Почти все небольшие магазинчики уже закрылись, и теперь они то и дело выплескивали на улицу своих работниц. Однако лишь немногие из продавщиц останавливались грустно поглазеть на витрины больших магазинов, желая после целого дня, проведенного на ногах, хотя бы ненадолго оказаться по другую сторону прилавка. Большинство же работниц торопливо шагали к станции метро или удлинявшимся с каждой секундой очередям на автобус. Бормоча что-то себе под нос, эти женщины старались не упустить ни единой свободной минуты, пока их снова не поглотила рутина очередного рабочего дня.
И все же Оксфорд-стрит, несмотря на всю ее заманчивость, казалась Джозефине одним из самых малоприятных мест в Лондоне — эту улицу приходилось терпеть из-за слабости к красивым нарядам, но оставаться на ней дольше, чем требовалось, писательница была не намерена. С радостью выбравшись из толпы и оставив позади ее неумолчный шум, Джозефина ступила на более привилегированную Уигмор-стрит. В анонимной прогулке по предвечернему Лондону ее никогда не уставало радовать ощущение свободы и сознание того, что — пока ей самой не захочется — никто не узнает, где она находится и как ее можно разыскать. Джозефина уехала из Инвернесса десять дней назад, и до сих пор ей удавалось держать свой приезд в секрете ото всех, кроме разве что нескольких случайных знакомых в ее клубе. Такое, разумеется, не может длиться вечно; на следующую неделю у нее уже назначено несколько встреч, и скоро ей придется отвечать на телефонные звонки, за которыми грянет шквал приглашений. Но к чему спешить на все эти встречи, пока в них нет особой необходимости? Ей вполне по душе жизнь без расписаний и сроков сдачи рукописи, жизнь, в которой если кому-то и оставлялись сообщения, то совсем не для нее. Джозефина твердо решила: пока это возможно, она такой жизнью и будет наслаждаться.