- Верно, - согласилась она. - Почти всю нужную работу делают совы. - Она снова изучала его, не мигая, склонив набок голову. Масса нечесаных каштановых волос повисла вокруг головы, словно грязный нимб. - Ты тоже ночной охотник.
Он чуть заметно кивнул.
- Тебе следовало бы поспать. Я приду и разбужу тебя. - Он нахмурился, ибо это звучало безапелляционным приказом. Заметив это выражение, она объяснила: - Нужно восстановить силы перед грядущим.
Тут он нахмурился еще сильнее, брови сошлись. - И что грядет?
Она наклонила голову, сжала подбородок кулачком. Взгляд стал почти сонным. - Ночная охота, разумеется.
Позже, хотя голова болела до рвоты, он сумел поспать - плохо, то и дело пробуждаясь, не понимая, где оказался. Сердце стучало и стучало.
Девушка вернулась под вечер. Принесла еще объедков и каменный кувшин, полный свежей воды из дождевой цистерны. Эти объедки, сообразил Дорин, не предназначались птицам и значит, сейчас голодные псы смотрят на знакомую заднюю дверь тоскливыми, но полными надежды глазами.
Он поблагодарил ее еще раз - поистине непривычное поведение, ведь он редко имел повод кого-то за что-то благодарить. Потом вылез через окно и спрыгнул в переулок внизу.
Встав у открытого окна, Уллара смотрела, как он уходит. Потом обернулась и дважды ухнула в темноту мансарды. Воздух взволновался, встрепав блузу и складки юбок; темный силуэт высотой по бедро показался рядом. Дерево затрещало, когда птица вонзила когти в подоконник. Склонившись, она начала шептать в большое, торчащее, оперенное ухо. Черные как ночь глаза дважды моргнули, филин простер крылья, взмахнул и унесся в тени.
Она же выбралась на прогретую черепицу крыши у окна. Туго натянула юбки на ноги и села, прижав колени к груди. Коснулась колен острым подбородком и начала покачиваться, грезя о прямых черных волосах над бледным лбом, остром носе и тонких губах. Весьма хищный профиль. Но приятнее всего было воспоминание о глазах, открывшихся резко и тревожно, когда он ощутил на себе взоры диких ловцов.
***
Рефел'яра Ундафал Брунн, известный на улицах Ли Хенга как Рефель, должен был бы ощущать себя счастливцем. Заманил того юнца и поймал в сеть более пятидесяти квонских золотых кругляшей. Одну монету можно разменять на четыре хенганских. Добыча из самых крупных. Все было зашито в перевязях и поясе парня. И оружие - весьма хорошего качества. Стоит не меньше двадцати кругляшей.
Это его и тревожило.
Парень спрашивал насчет братства или гильдии ассасинов, какие бывают в других городах; его сокровища вполне могли быть наградой за такого рода работу. Похоже, он обокрал убийцу.
И оставил в живых.
В конторе на третьем этаже здания, что прилегает к рынку тканей во Внешнем Круге, Рефель игрался с одним из ножей чужеземца, раз за разом крутя клинок в пальцах. Снизу доносились грубые возгласы и смех его собственных уличных забияк. Они развлекались костями, шутили и подначивали друг дружку.
Откуда ему было знать? Да ничего и не изменить. Что сделано, то сделано по божьей воле. Такая его натура, что никого не убивает - и ничего не поделать. Возможно, Близнецы только что сыграли со стариной Рефелем последнюю шутку.
Он коснулся черненой грани ножа. "Такой тонкий, что можно бриться... если бы я брился".
Стук в дверь. - Да?
Ле, один из его громил, поднялся по лестнице и вручил кусок рваной тряпки. - Беспризорница, уличная дрянь, вот принесла.
Он сломал самодельную печать, стянувшую складки. На ткани аккуратным почерком уличного писца было выведено одно слово. Полночь. И грубо нарисованный углем нож.
"Ага. Я был прав".
Рефель отбросил тряпку, решив позже сжечь. Вгляделся в криворотое, озадаченное лицо Ле. - Пусть ночью все выходят. Пусть палочники обирают пьяниц. Пусть смазливые девки и пареньки завлекают клиентов. Всем работать.
- Фестиваль Бёрн еще нескоро...
- Я сказал, значит сказал!
Парень отпрянул, дернув себя за клочковатую бороду. - Как скажешь. - Люк захлопнулся.
Хорошие парни и девки, все они. Даже костоломы, сборщики и громилы. Даже они. Забить до беспамятства могут. Но убить - нет. Никаких ножей. Это дела совсем иного сорта. Итак, приятель желает поговорить. Поговорить можно. Дело-то поправимое. А если парень имеет в виду не разговор... ну, нужно будет предупредить по-честному, верно?
Он весь вечер провел над счетами - весьма унылое упражнение для любого мелкого дельца. Легальный бизнес "по импорту" только выцеживает деньги. Все доходы от попрошаек, малолетних шлюх и воришек, от грабежей даже при всей изворотливости едва позволяют держаться на плаву. Слишком много неуверенности из-за сетийских налетов, ужасного зверя-человека: слишком много неофициальных поборов и бандитских наскоков. Коммерция в этой стране разваливается после падения последней талианской гегемонии. Да, и портовые сборы в Кауне стали нестерпимо высокими. Тамошние жители не лучше воров.
Что же делать простому предпринимателю?
Он вздохнул, оттолкнул книги. Поднял глаза и в тусклом свете свечи узрел напротив себя того парня с темными волосами. Сердце куда-то провалилось, бешено стуча. - Ты так рано, - прохрипел он.
- Разумеется. - Тощий юнец демонстративно оглядел контору. - Без охраны?
- Да. Я так понял, ты хочешь говорить.
- И правильно. Хочу поговорить - и еще кое-что. Ну... - он опустил длиннопалую руку на стол, - я задавал вопрос несколько дней назад...
Рефель сглотнул, чувствуя боль в горле. Опустил руку на бедро, чтобы контролировать спусковой крючок самострела под столешницей. Разговоры хорошее дело, но если ты не дурак, заботишься о гарантиях. - Я знаю всех, парень. Если ищешь работу, я пошлю словечко. - Лицо юнца помрачнело. Он такой непримечательный, подумалось Рефелю. Даже скучный. Незаметный. Но это же к лучшему, верно? В таком ремесле только глупец хочет выделяться.
- Я думал, ты сказал, что в городе нет братства. Что-то насчет Защитницы.
- Да, нет организации. А убийства есть. Довольно много. Происшествия случаются... если ты понимаешь.
Юнец кивнул. - Понимаю. - Он всматривался в собеседника, глаза внимательные, как у хищника. - Поспрашивай. Принеси мне любые предложения. Знаешь гостиницу ниже по улице?
- "Прибрежье"? Да. - Рефель не добавил, что хозяин перед ним в долгах по самые кустистые брови.
- Я сниму там комнату.
- Я все устрою, разошлю вести.
- Отлично. - Парень подался вперед, не отрывая ладоней от стола. - А теперь насчет моего имущества...
***
В конце лета семейство Феветалвен попросило Защитницу расследовать смерть их уважаемой матроны, Денили Лиежен Феветалвен. "Тетушка", как звали ее многочисленные клиенты, держала бордель и одну из самых крупных обменных контор города.
Десять дней спустя сонная рабыня открыла дверь борделя. Выглянув в щелку, присела в реверансе, начав: - Простите, добрый господин, но дом еще не открыт. Может быть, вы решите... Ой! - Она подняла глаза, и дыхание замерло в груди. На пороге стоял самый красивый мужчина, какого она видела. Светлые, длинные вьющиеся волосы обрамляли улыбающееся лицо; дорогой работы белоснежная рубашка была стянута широким алым поясом над черными шелковыми панталонами. Стройный мужчина подмигнул ей, и пусть рабыня повидала куда больше, чем положено девицам ее возраста, но залилась краской.
- Меня ожидают, - произнес он голосом мягким и вежливым, так, словно знал обо всех трудностях и тяготах ее жизни.
- Сюда, - пролепетала она, склоняясь ниже.
Мужчина помедлил в холле, озираясь. Девица стоял неподвижно, желая, чтобы он бросил на нее еще один взгляд.
- Спайви! - закричала из комнаты женщина. - Какого Худа ты открыла треклятую дверь? Ах ты бездарная... Ой! - Вошедшая в холл худощавая женщина тоже задохнулась, но не по причине красоты гостя. Присела в поклоне и указала на лестницу: - Сюда, прошу... добрый господин. Я Тапал, хозяйка дома.