– А ты умеешь говорить! Все верно изложил. Все правильно. Значит, прочь сомненья! Деньги достану сегодня. А ты расскажешь Глену, что я не стал ждать трех дней, пусть он это оценит. Выручишь по-приятельски?
– С удовольствием.
– О! Да ты человек! Мне такие люди очень нравятся.
Коля Хвалов оставил Германа в кафе и вскоре привез деньги. Они лежали в детской обувной коробке, ровно три тысячи, билетами по десять рублей. Герман старательно пересчитал каждую пачку.
– Надежней везти их как есть, в коробке, – сказал Коля Хвалов.
Герман так и сделал. Войдя в купе, он сразу положил коробку под подушку.
Каждую минуту он вспоминал о самых приятных моментах выполненного поручения. Оно казалось легким из-за его умения обращаться с людьми.
Ему хотелось танцевать от восторга.
Перед прибытием поезда он заперся в уборной и заглянул к коробку. Все деньги были на месте.
Когда за окном показался перрон, в купе вошел Витя Каракум.
– Мне поручили следить за тобой, – сказал он. – Что сказать? Ты справился хорошо. Не допустил ни одной ошибки. Глен будет доволен. Думаю, это наведет его на важное открытие: у нашего Геры – это он так тебя сейчас называет, – талант спрашивать долги с населения. Впрочем, один случай еще не закономерность. А теперь погляди в окно: нас встречает дружище Нунс!
Нунс стоял на перроне и улыбался.
Герман появился в квартире Клары-буфетчицы с гордо поднятой головой.
Глен сидел к кресле.
– Удивление! – произнес он, не вставая с места. – Коля Хвалов не стал дожидаться, а взял и заплатил сразу. Какие же слова ты ему сказал, малыш?
– Лучше шутить со смертью, чем с Гленом, – ответил Герман. – Меньше маеты и терзаний.
– Какая фигура речи! А теперь отдай деньги Кларе.
Герман открыл коробку и достал оттуда три пачки аккуратно нарезанной газетной бумаги.
– А где деньги? – прошептал он.
От изумления он издал горлом птичий свист.
Кто-то, стоящий за спиной, сильно ударил его ладонью по затылку и сшиб с ног. Очутившись на полу, Герман увидел, что это Нунс.
– Куда девал три тысячи? – заорал Нунс. – А главное, у кого взял, сука!
Он наклонился и ударил Германа кулаком в скулу. У Германа внутри лопнула щека, кровь полилась в горло и хлынула изо рта.
– А-а! – закричал Герман. – Я не брал денег! Они были в коробке!
Из комнаты вышел Витя Каракум и сделал то же, что и Нунс. Он оказался левшой, но его удар был не слабее.
У Германа в глазах засверкал звездопад.
Он выгнулся, как щука на берегу, сначала в одну, потому в другую сторону.
– Говори, где деньги, – злобно проговорил Витя Каракум.
Клара, неподвижно стоявшая у стены, всплеснула руками.
– Вот гад! А казался таким приличным, – сказала она. – Нужно позвать Сиву. Он вытряхнет из него, где деньги.
Витя Каракум выглянул в окно и позвал Сиву: «Эй, Сива! Твой номер!»
Герман плакал на полу от боли и неслыханного ужаса.
Он несколько раз обращался к Глену – умоляющим взглядом, но Глен был далек от его надежд.
Один раз Герман протянул к нему руки, как ребенок к матери. Это рассмешило всех, а Нунс даже прикрыл ладонью глаза – так ему было весело.
В появившемся Сиве Герман узнал философски настроенного огромного человека из прихожей. Он и теперь был в белой рубашке и с подтяжками.
Сива схватил Германа за горло и поставил на ноги. Герман стал задыхаться.
– Покажи ему, Сивушка, какая он дрянь, – проговорила Клара.
У Германа непослушно задергались ноги, как у веревочной куклы.
– Я не одобряю этих чудачеств, Сива, – насмешливо произнес Глен. – Оставь душить мальчонку.
Герман упал на колени и зарыдал. Он чувствовал, как в нем трясется каждый сантиметр тела. Он еще не видел столько собственных слез.
– Что же ты наделал, Гера! – сказал Глен. – Ах, что же ты наделал! Все разрушил, все разбил.
– Я не брал денег, – истерично прошептал Герман.
– Никто не говорит, что ты их брал. Ты их проворонил. Нужно было быть внимательным, а ты про это забыл. Теперь достань три тысячи в три дня. Отдай то, что не твое. Умри, а отдай.
– Ты не возьмешь с него штрафа? – спросил Нунс. – Триста рублей!
– Надо бы, но не возьму, – сказал Глен. – Вот и все. Вопрос перестал быть вопросом. Гера принесет деньги, а если не принесет, навсегда останется молодым. Подробности меня не интересуют.
Вдруг все ушли, осталась только Клара. Герман еще долго стоял на коленях и плакал.
Клара бросила ему мокрое полотенце.
– Не ной и не терзайся, – сказала она. – Дальше будет еще хуже. Они не позволят тебе жить. Это конец. Я знаю. Я дам тебе элениуму. Сварю тебе суп с курятиной. А ты послушай: три тысячи тебе не достать, поскольку ты не Дед Мороз. Три тысячи – это крест на твоей могиле. Убивают и за меньшее!