-- А этот... забыла имя... ну, еврейчик, что с тобой приехал. Тоже тёмная лошадка? Как он смог пробраться сюда?
-- А, Хамал? -- Лицо Лили искривилось досадой и злостью. -- Да с такими деньгами -- куда хочешь проберёшься.
-- Так он богат? -- в вопросе Эрны промелькнула тень заинтересованности.
Лили хохотнула -- возмущённо, злобно и несколько завистливо.
-- Не то слово. Он состоятельнее Нергала, Мормо, Риммона и Невера, вместе взятых. Его прадед и дед были ювелирами и сколотили колоссальное состояние на заказах двора. Да и этот щенок разбирается в камнях. Сразу назвал стоимость моего колье и серёг, представляешь? С точностью до франка. Оказывается, я переплатила. Подумать только! Куда всё катится, чёрт побери, не понимаю. Раньше сынкам и внукам еврейских ремесленников путь в общество приличных людей был заказан. А теперь, крестился и -- нате вам, пожалуйста! -- прошипела она с нескрываемым раздражением. -- При желании этот иудей мог бы купить Версаль! Подумать только! Лезут эти парвеню отовсюду, как голодные крысы. Один такой купил недавно фамильный замок Митгартов, представляешь?
-- Митгартов? Его продали? -- Братца и сестру Митгарт, своих соплеменников, Эрна запомнила, да и к тому же кое-что слышала о них в Лондоне.
-- Они разорены. Подчистую. И думать, что положение можно поправить, -- безумие. Бенедикту долги достались от отца, а, что касается Хеллы, то полагать, что такая уродина и бесприданница может сделать приличную партию, -- несусветная глупость. Ты же видела эту каракатицу? Разве я не права?
Эрна согласно кивнула и бросила на Лили внимательный и пристальный взгляд своих странных, мерцающих, словно яхонты, глаз. В их тёмной радужной зрачок терялся, и трудно было понять, что за ним таится. Она медленно переводила глаза с сияющих на груди Лили бриллиантов -- на стоящую на краю трюмо чёрную шкатулку, окованную по краям медными заклёпками. Потом её взгляд погас и устремился за окно -- на старый вяз, среди зелёной листвы которого уже проглядывали первые пожелтевшие листья.
* * *
Между тем не только студенты Меровинга узнавали друг друга. Преподаватели университета тоже знакомились со студентами -- и не могли скрыть удивления. Такого курса ещё не было, отметили несколько недель спустя после начала учебного года в деканате факультета. Студенты как на подбор. Свободное мышление, яркие дарования.
-- Великолепные проверочные результаты! -- восклицал преподаватель английского языка и литературы профессор Уильямс. -- Работа Гиллеля Хамала выше всяких похвал, этот мальчик мыслит как истинный философ! Он излагает выводы, к которым я пришёл в пятьдесят, а ведь он ещё так юн! Сочинение Августа фон Мормо выдаёт зрелый ум, прекрасно рассуждает и Генрих Виллигут, что особенно удивительно, ведь он -- сирота из приюта Ленажа. Кто оплатил его обучение?
Этого никто не знал.
Уильямса поддержал его коллега, историк, профессор Франсуа Ланери. Да, этот курс удивителен. Фенриц фон Нергал обнаружил удивительные знания по палеографии, очень начитан и умён Морис де Невер, Сиррах Риммон вдумчив и рассудителен, Гиллель Хамал просто поражает огромными знаниями.
Профессора Триантафилиди потряс Бенедикт Митгарт. Его работа по греческой грамматике тянет на курсовую! Профессор Вольфганг Пфайфер похвалил Мормо, Нергала и Хамала. Совершенное знание немецкого. Хамал тонко чувствует и литературу. Нет вопроса, на который он не мог бы ответить. Просто изумительно.
В Меровинге лишь второй год стали практиковать смешанное обучение -- и подумать только! Ни одна из девушек не отстаёт от юношей. Все прекрасно успевают.
Разговор был прерван прибывшим в этом году с блестящими рекомендациями профессором Рафаэлем Вальяно, преподавателем латыни, появившемся в деканате по окончании своих лекций. У него тоже поинтересовались, не правда ли, прекрасный курс? Подняв на коллег странные глаза цвета лепестков цикория, он сдержанно заметил, что может, пожалуй, выделить из общей массы Эммануэля Ригеля.
Куратор факультета Эфраим Вил загадочно улыбался и ничего не говорил.
Глава 3. Сакральное распутство
Elles deviennent le Diable: debiles, timorees, vaillantes a des heures exceptionelles, saglantes sans cesse, lacrymantes, caressantes, aves des bras qui ignorеnt les lois ...
-- J. Bois, "Le satanisme et la magie"
Они, женщины -- становятся Дьяволом: слабые, оробелые, дерзостные в исключительный час, бесконечно кровоточащие, плачущие, ласкающие, с руками, не ведающими правил...
-- Ж. Буа, "Сатанизм и магия"
Над расходящимися амфитеатром скамьями огромной колизееобразной аудитории стоял тихий гул, подобный жужжанию насекомых в летнюю ночь. Монотонно бормотал что-то профессор Ланери. Часть студентов, замерев в задумчивых позах, подперев головы руками, просто спали. Мормо делился с Риммоном путаными подробностями вчерашней попойки, Фенриц Нергал внимательно изучал какой-то ветхий манускрипт, глядя на страницы через огромную лупу, а рыжая Лили фон Нирах, устроившись внизу у бокового прохода, исподлобья оглядывала сидящих. Взгляд её зелёных глаз медленно блуждал по лицам сокурсников, осторожно передвигаясь от длинноносого уродливого Бенедикта Митгарта до роскошно одетого Августа Мормо, потом, чуть задержавшись на лице смуглого, похожего на индуса Сирраха Риммона, переполз на читавшего Фенрица Нергала, потом передвинулся с дремлющего невзрачного Генриха Виллигута на задумчивого Гиллеля Хамала. На секунду этот взгляд задержался на Эммануэле Ригеле, и, наконец, остановившись на красавце Морисе де Невере, вспыхнул и погас.
Стоило ей опустить глаза, как прямо в неё упёрся недоумевающий и пристальный взгляд Гиллеля Хамала. Длинными пальцами, унизанными перстнями, он нервно потёр виски. Облизнул пересохшие губы. В глазах молодого еврея застыло выражение настороженного испуга.
* * *
Вечером, в тёмном узком портале, ведущем из библиотеки к жилому корпусу, Морис де Невер замедлил шаги. Ветер под вечер стих, полная луна мягко сияла в просвете клубящихся облаков, тишину нарушали только трели ночных цикад.
Медленно спустившись по лестнице, он остановился перед дверью своей спальни и прислушался. На ступенях послышались чьи-то лёгкие шаги, и через несколько мгновений де Невер увидел приближающуюся к нему Лили. Плоть уже несколько дней тяготила его, и волнующие, похотливые движения девушки мгновенно зажгли кровь. Если он что-то понимал в этом, а он понимал, -- в глазах Лили были призыв и обещание. Он улыбнулся, и Лили обнажила зубы в улыбке. Быстрым движением он обхватил её. Тело Лили начало мягко пульсировать. Поняв, что попусту теряет время, он торопливо пропихнул её к себе, увлёк в спальню и повалил на постель.
Ему пришлось пережить неприятное мгновение. Он забыл запереть дверь и мельком видел Эммануэля, заглянувшего в спальню и тут же выскочившего из комнаты.
Ушла она перед рассветом, тихая, как дуновение ветра. У Мориса осталось странное и тёмное ощущение. В начале ночи бесстыдная разнузданность и неуёмная похотливость Лили даже возбудили его, но с течением времени он всё больше ощущал утомлённость, какую-то вялую апатию и непонятную слабость.
Такого он не переживал никогда.
Подняться утром Морис не смог и пролежал в постели почти до вечера в мутной полудрёме, -- благо, день был воскресный. Наконец, с трудом преодолев оцепенение полного бессилия, выполз на балкон, почти наглухо увитый виноградными лозами, вдохнул полной грудью прохладный осенний воздух и, поглядев вниз сквозь листву, обмер: Лили, а её рыжие волосы, золотившиеся в лунном сиянии, нельзя было спутать ни с чем, сидела на узкой скамье на коленях Сирраха Риммона. Невер сжал ледяными пальцами пульсирующие виски, с тоской подумав о бутылке мозельского в сундуке, но до угла спальни было почти десять шагов. Не было сил даже позвать слугу. Кое-как, почти ползком, он снова добрался до постели, простыни которой ещё сохраняли запах Лили, и снова провалился в непроницаемый сон без сновидений.