Лицами все статуи были обращены на восток, оправдывая название площади. Каждое утро подставляли они свои каменные и бронзовые лица солнцу, а все остальное время -- мерзким птицам.
Все, кроме одной. Вокруг этой статуи не было ни единой души в радиусе десятка шагов, и смотрела она строго на запад. Это был памятник Иглану Копьеносцу -- его Мэт узнал по двум коротким копьям в руках. И он разговаривал. Не обращаясь ни к кому конкретно и глядя прямо перед собой, статуя говорила. В отличие от того же Ирра, губы которого кое-как двигались на шарнирах, имитируя произнесение слов, лицо "пророка" было совершенно неподвижным, каменным, а голос исходил откуда-то изнутри, словно звуки издавала сама статуя всей поверхностью.
И люди его слушали. Кто-то с недоверием, кто-то с надеждой, а на лицах иных так и вовсе был благоговейный страх.
-- И ПРИДЕТ ВРЕМЯ. КАЖДОГО СПРОСЯТ КТО ТЫ, -- тяжелые и четко проговариваемые слова, казалось, преодолевали любые барьеры, -- И ЛУШИМ ОТВЕТОМ СТАНЕТ МОЛЧАНИЕ. ПОТОМУ ЧТО ДЕЛО СКАЖЕТ БОЛЬШЕ ЧЕМ ЛЮБОЕ СЛОВО.
И дальше в таком духе. Люди все прибывали, но многие и уходили. То ли вспомнив о своих повседневных делах, то ли уже не в первый раз слышали эту проповедь. И с каждым новым "откровением" статуи ухмылка геоманта становилась все шире.
-- То есть вот эти прописные истины он выдает за пророчества? И люди верят? -- в голосе его звучало презрение.
-- Ирр так не думает.
-- Разумеется.
-- Ирр не думает, что статуя считает себя пророком. Он просто говорит. Люди сам назвали его.
-- Хм. Определенное зерно истины в этом есть. Нам нужно узнать, кто ее оживил.
-- Люди не позволят. Они хотят слушать пророка.
-- Верно. Настоящего пророка. А ты нам на что, а? -- геомант хитро подмигнул и, закрыв глаза, присел...
Время шло, пыльная лента дороги стелилась под колеса телеги, а Айвену лучше так и не становилось. Боль не уходила, и совершенно измотавшийся юноша порою терял сознание. Хеонец с гоблином не отходили от него ни на шаг, но ничего не могли поделать.
Когда после очередного приступа юноша снова потерял сознание, он провалился не в привычную тьму, а словно уснул, и оказался на обрыве. Он тут же оглох от грохота водопада и промок до нитки из-за водяной пыли, висевшей вокруг густым облаком. Место определенно было ему знакомо -- и этот выступ, и водопад, бурлящий под ногами.
-- Я решил, что здесь тебе будет лучше думаться, -- вкрадчивый голос Змея вплелся в грохот водопада, и Печатник не сразу понял, что вопрос адресован ему.
-- И о чем я должен думать? Между прочим, там внизу, корчится от боли мое тело.
-- От яда. Который, кстати, ты сам можешь вывести из тела.
-- Ага. Мог бы, будь у меня на тело нанесена Печать Митридата, но из-за этого твоего Знака на лбу, который я толком даже использовать не могу...
-- Не можешь? А ты хотя бы пытался?!
-- Нет, но...
-- Убирайся прочь, -- в голосе Змея было слышно легкое презрение и разочарование.
И тут же словно вихрь подхватил Айвена и закружил, унося вниз, прямо в бурлящие пучины под водопадом. Не успев даже испугаться и закричать, он проснулся.
Слова Моако звучали в его голове. Не нужно было быть семи пальцев во лбу, чтобы догадаться об их значении. Жуткая боль, терзающая суставы Печатника и выламывающая ему спину, не позволяла сосредоточиться. Мысли путались и он едва удерживался, чтобы снова не сорваться в беспамятство. Нечего было и думать, чтобы управлять мана-потоками в таком состоянии.
-- Хэй, хозяина, -- подполз к нему Хныга, -- Твоя уже совсем помирай?
-- Не дождешься, -- с трудом прохрипел Печатник.
-- Хныга умеет ждать, -- заявил жрец, а в глазах его светилась усмешка.
-- Эй, зеленый... мне... не до смеха...
-- Человек, на своя морда смотри. Твоя совсем плохой стал, -- Хныга легонько, почти с материнской лаской коснулся лица юноши.
-- Больно... можешь... помочь?.. Только не камнем...
-- Эй, человек-колдун! -- гоблин повернулся к целителю.
-- Он пришел в себя?
Хеонец пересел поближе и взял Печатника за руку. Его целительное прикосновение принесло легкое облегчение. Вторую руку он положил Айвену на лоб. Головная боль тоже начала отступать, но слишком медленно.
-- Проклятье! У меня не хватает сил, чтобы ему помочь. Все же, я не маг, а скромный целитель, и мои запасы маны более чем скромные. Извини, ушастый, но я бессилен облегчить страдания твоему господину. Я могу разве что молиться за него...
Сведя вместе ладони и сцепив пальцы в какой-то замысловатый знак, тот и впрямь забормотал что-то, напоминающее молитву.
Отчаянно цепляющийся за сознание Айвен словно сквозь туман услыхал его слова. Они вызвали в нем какие-то смутные воспоминания, и этого оказалось достаточно, чтобы юноша рефлекторно открылся. Его мана-контур словно сцепился с контуром черноволосого. Будучи от природы "пузырем", Печатник мог передавать свою ману чародеям, служа для них своеобразным источником силы, что сейчас и произошло.
С удивлением целитель вдруг ощутил, как в него вливается мощный поток маны, захлестывая силой и ощущением власти.
Недолго думая, он снова положил ладони: одну на лоб раненому юноше, а вторую в области сердца. Теперь слова молитвы сменились певучим напевом на древнем языке гхарги, на котором читались заклинания.
-- Я не могу избавить тебя от яда, но могу облегчить страдания и придать немного сил. Будем надеяться, что твое тело сможет само справиться с этой дрянью, -- пояснил он, -- ты молод, и выглядишь достаточно крепким, так что шанс есть.
Но Айвен его уже и не слушал. Боль отступила, и он решил с максимальной пользой использовать полученную передышку. Прервав поток маны, идущий к хеонцу, юноша занялся Печатью Змея.
Благодаря занятиям в Канцелярии, он кое-что знал об устройстве подобных рисунков, хотя этот не походил ни на что, виденное им ранее. Слишком сложный, они не включал в себя никаких геометрических фигур или рисунков, по которым можно было ориентироваться. Тем не менее, Печатник смог выделить несколько основных рисунков. Разумеется, можно было напитать силой весь контур Печати, но эффективнее было бы делать это целенаправленно, приложив усилия именно там, где нужно.
Для того, чтобы понимать змей, ему не нужно было прилагать никаких усилий, а потому он сразу исключил тонкую вязь символов, которая словно вплеталась в один из его потоков маны. Так наносились Печати, которые должны быть активны постоянно, непрерывно подпитываясь. Немного подумав, он также отбросил внешний контур, состоявший из множества рисунков, идущих по окружности. Слишком их было много и слишком разнообразных: никакого смысла в них уловить ему не удалось, а потому было лучше не рисковать.
А вот три переплетенных друг с другом знака сразу привлекли внимание Айвена. Один из них был похож на атакующую кобру, а второй - на скорпионий хвост. Третий он так и не смог разгадать, но времени оставалось слишком мало, и боль вот-вот должна была вернуться.
Это было похоже на попытку отделить новое русло от полноводной реки. Выбрав ближайший поток маны, он осторожно зацепил его, словно крючком, и потянул, вытягивая новый поток в направлении Печати. И тут же сила устремилась в это новее русло. Мана текла по новому потоку, питая выбранный юношей фрагмент татуировки.
Облегчение наступило почти сразу. Жидкий огонь, кипящий в его венах, начал утихать. Боль отступила достаточно, чтобы он смог схватить целителя за руку и прошептать:
-- Спасибо. Мне стало немного лучше. Думаю, что я даже смогу какое-то время поспать.
-- Это было бы разумно, -- кивнул тот, -- сон уже сам по себе -- отличное лекарство. Если хотите, то я могу вас усыпить.
-- Н-не надо, -- замотал головой Айвен, у которого были несколько иные планы.
Хеонец отошел, а вот Хныга напротив, сел еще ближе и не сводил глаз с бледного лица Печатника. Похоже, он заметил или почувствовал улучшение в его состоянии.