Тем временем ситуация накалялась. Учительница уже не могла терпеть ни поведение, ни низкую успеваемость этого ребенка. Начальная школа закончилась довольно мирно, к концу учебного года мы наладили какое-то подобие сотрудничества, результаты стали улучшаться, но с началом пятого класса все снова стало разваливаться. Учебная мотивация вернулась на самый низкий уровень, что можно объяснить переходом в новую возрастную категорию, но были здесь и другие моменты. Сколько бы мы ни старались, каких бы шагов ни делали, в плане оценок это отражалось недостаточно ярко. В наши лучшие месяцы работы я надеялась, что мы вот-вот выйдем на четыре в четверти, но при строгой системе оценивания мы неизменно приходили к тройке, которую сопровождали слова "Хорошо, что уже не два". К пятому классу первоначальный запал прошел, результаты ухудшились, встал вопрос о двойке. Учитывая постоянную чехарду с тетрадями и неистребимую нелюбовь ребенка к диктантам и пересказам, то есть ко всему, что требовалось учить, я понимала, что причины для двойки есть, но смириться с этим не могла, ведь я знала и о наших внутренних успехах, пусть в школе он их и не демонстрировал. В конце концов вопрос стал ребром. Мама ученика снова запаниковала и бросилась на защиту ребенка, что привело к еще большей решимости учительницы. Должна сказать, что меня уже давно уговаривали бросить этого ребенка и не мешать естественному развитию событий: без репетитора он вообще ни с чем не справится, получит два и уйдет из школы. Зная его с разных сторон, я не хотела этого допускать и оказалась под перекрестным огнем мамы, учителя и администрации. Сказать ребенку напрямую, что его судьба определяется его подготовкой по английскому я не могла, так как это было бы неэтично с профессиональной точки зрения и ставило бы под удар учителя, поэтому я уговаривала его всеми другими возможными способами, эффективность которых была не выше обычного. В итоге я решила отступить от своего максимализма и, побегав еще некоторое время за администрацией школы, позвонила маме ученика и сказала, что я не буду с ним больше заниматься, так как наши занятия перестали быть хоть сколько-нибудь эффективными. Разговор был долгим, но наших внутри школьных разногласий я не раскрыла. Когда мама попросила найти кого-то мне на смену, мои поиски весьма удачно закончились одной из пенсионерок, раньше преподававших в нашей школе. Подумав, что на нее никаких сторонних рычагов воздействия не будет и ученик останется под присмотром репетитора, я успокоилась. Эта история еще долгое время причиняла мне дискомфорт, и было очень неудобно встречаться с этим учеником в коридорах школы, но должна сказать, что из школы он никуда не делся и двойки в четверти так и не получил. Как и в подавляющем большинстве подобных случаев, ребенок как ни в чем не бывало продолжил обучение в нашей школе. Я иногда пересекаюсь с его старшим братом и судя по тому, как тот последнее время рад меня видеть, не исключено, что однажды я снова налажу более тесные отношения и со своим бывшим учеником. Я не хочу кого-то обвинять в том, что жизнь этого ребенка не была более гладкой. Только в утопии можно представить, как каждый ученик получит в школе индивидуальный подход и полную психологическую поддержку. И все же если бы этот ребенок был глупее, но спокойнее, школа приняла бы его более благожелательно, так как он бы лучше сочетался с ее моделью среднего ученика.
Не каждому из таких "неформатных" детей я действительно сочувствую. Частично это объясняется личной приязнью или неприязнью, которую никуда не денешь, даже если внешне ее не демонстрируешь. Однако в основном это связано с тем, что в некоторых детях стремление двигаться вопреки школе появилось из-за избалованности и некорректного поведения родителей, бабушек и других старших родственников. Рассмотрим с вами другой пример "проблемного" ученика. В начале изучения английского языка, а это по программе происходит во втором классе, бабушка одного ребенка решила, что упускать такой важный момент нельзя и стоит сразу же нанять репетитора, чтобы не накапливать "хвосты" и разрешать все проблемы по предмету оперативно и своевременно. До этого английский язык ребенок не изучал, а в нашу школу его отправили именно ради английского, поэтому намерения бабушки и родителей казались самыми что ни на есть серьезными. Когда я провела первое занятие, мне показалось, что ребенок имеет достаточное количество задатков для изучения английского языка, но отсутствие передних зубов ему явно мешает (да, так со второклассниками бывает нередко). Когда мы встретились еще несколько раз и его стеснение прошло, я поняла, что сидеть на одном месте этот молодой человек не может вообще, ибо каждые три минуты его положение тела менялось, при этом иногда он перемещался со стула на пол, потом под стол, потом опять на стул, но уже стоя. При этом перемещение доставляло ему ни с чем не сравнимое удовольствие, что проявлялось в счастливом и беззаботном смехе. Это поведение не очень сильно меня смущало, так как гиперактивных детей сейчас достаточно много, но работать с ними один на один с минимумом отвлекающих факторов можно вполне неплохо. Способности к языку у ребенка несомненно были, особенно легко ему было понимать на слух. По нашей программе, как и по любой другой современной программе изучения английского в начальной школе, мы начинаем по принципу устного опережения, то есть сначала изучаем ряд слов и фраз со слуха, опираясь на аудиозаписи, а затем переходим к изучению букв, правил чтения и написанию уже знакомых нам со слуха слов. Для этого ребенка переход к письму и чтению стал очень проблематичным, причем скорее в силу его избалованности и лени, чем в силу реальных барьеров в овладении графикой. Как только нужно было заняться упражнением на чтение, он сразу же начинал говорить, какой оно огромное, даже если в нем было четыре строчки. То, что ему не нравилось, он делал всегда очень небрежно и долго, со множеством ошибок, что приводило его к повторному выполнению упражнения до тех пор, пока мы не добивались более менее терпимого результата. Когда он понимал, что придется читать снова, он неизменно спрашивал, обязательно ли этого. Такой же вопрос он задавал мне каждый раз, когда надо было выполнить что-то письменно или когда я давала ему свое дополнительное задание на отработку текущего материала. Разговоры с бабушкой, которая "курировала" учебу внука, давали непродолжительный положительный эффект, который затем сменялся традиционной апатией к учебе, нежеланием работать, жалобами об усталости и постоянными перемещениями на стуле. Второй класс прошел с переменным успехом, однако учить и доучивать самостоятельно после моих занятий ребенок и его взрослые родственники так и не научились. Слыша от ребенка английские песни из душа, бабушка наивно полагала, что английский внуку как родной и проблем на самом деле особых нет. А проблема была в безответственном отношении и спускании на тормозах небольших недоучиваний и недоделок, что в итоге привело к тройке по устному зачету в конце второго класса. Оценка, хоть она и неофициальная, а скорее ориентировочная на будущий год, произвела неизгладимый эффект на семью, но основной реакцией было недоумение, так как тревожные сигналы от школьного преподавателя и от меня воспринимались до этого вполуха. С началом нового учебного года бабушка меня клятвенно заверила, что они все осознали, серьезную воспитательную работу провели и будут теперь заниматься по-настоящему. К сожалению, они все равно не понимали, каково будет учиться в третьем классе с официальными оценками, четвертными письменными административными работами и большим объемом лексического и грамматического материала.