Пейзаж с наводнением

В следующий век

Постепенно действительность превращается в недействительность. Ты прочтешь эти буквы, оставшиеся от пера, и еще упрекнешь, как муравья — кора за его медлительность. Помни, что люди съезжают с квартиры только когда возник повод: квартплата подпрыгнула, подпали под сокращение; просто будущему требуется помещение без них. С другой стороны, взять созвездия. Как выразился бы судья, поскольку для них скорость света — бедствие, присутствие их суть отсутствие, и бытие — лишь следствие небытия. Так, с годами, улики становятся важней преступленья, дни — интересней, чем жизнь; так знаками препинания заменяется голос. Хотя от тебя не дождешься ни телескопа, ни воспоминания. 1994

«После нас, разумеется, не потоп…»

После нас, разумеется, не потоп, но и не засуха. Скорей всего, климат в царстве справедливости будет носить характер умеренного, с четырьмя временами года, чтоб холерик, сангвиник, флегматик и меланхолик правили поочередно: на протяженьи трех месяцев каждый. С точки зрения энциклопедии, это — немало. Хотя, бесспорно, переменная облачность, капризы температуры могут смутить реформатора. Но бог торговли только радуется спросу на шерстяные вещи, английские зонтики, драповое пальто. Его злейшие недруги — штопаные носки и перелицованные жакеты. Казалось бы, дождь в окне поощряет именно этот подход к пейзажу и к материи в целом: как более экономный. Вот почему в конституции отсутствует слово «дождь». В ней вообще ни разу не говорится ни о барометре, ни о тех, кто, сгорбясь за полночь на табуретке, с клубком вигони, как обнаженный Алкивиад, коротают часы, листая страницы журнала мод в предбаннике Золотого Века. 1994

Из Альберта Эйнштейна

Петру Вайлю

Вчера наступило завтра, в три часа пополудни. Сегодня уже «никогда», будущее вообще. То, чего больше нет, предпочитает будни с отсыревшей газетой и без яйца в борще. Стоит сказать «Иванов», как другая эра сразу же тут как тут, вместо минувших лет. Так солдаты в траншее поверх бруствера смотрят туда, где их больше нет. Там — эпидемия насморка, так как цветы не пахнут, и ропот листвы настойчив, как доводы дурачья, и город типа доски для черно-белых шахмат, где побеждают желтые, выглядит как ничья. Так смеркается раньше от лампочки в коридоре, и горную цепь настораживает сворачиваемый вигвам, и, чтоб никуда не ломиться за полночь на позоре, звезды, не зажигаясь, в полдень стучатся к вам. 1994

«В воздухе — сильный мороз и хвоя…»

Е. Леонской

В воздухе — сильный мороз и хвоя. Наденем ватное и меховое. Чтоб маяться в наших сугробах с торбой — лучше олень, чем верблюд двугорбый. На севере если и верят в Бога, то как в коменданта того острога, где всем нам вроде бока намяло, но только и слышно, что дали мало. На юге, где в редкость осадок белый, верят в Христа, так как сам он — беглый: родился в пустыне, песок-солома, и умер тоже, слыхать, не дома. Помянем нынче вином и хлебом жизнь, прожитую под открытым небом, чтоб в нем и потом избежать ареста земли — поскольку там больше места. Декабрь 1994

«Клоуны разрушают цирк. Слоны убежали в Индию…»

Клоуны разрушают цирк. Слоны убежали в Индию, тигры торгуют на улице полосами и обручами, под прохудившимся куполом, точно в шкафу, с трапеции свешивается, извиваясь, фрак разочарованного иллюзиониста, и лошадки, скинув попоны, позируют для портрета двигателя. На арене, утопая в опилках, клоуны что есть мочи размахивают кувалдами и разрушают цирк. Публики либо нет, либо не аплодирует. Только вышколенная болонка тявкает непрерывно, чувствуя, что приближается к сахару: что вот-вот получится одна тысяча девятьсот девяносто пять. 1995, Нью-Йорк

«Осень — хорошее время, если вы не ботаник…»

Л. С.

Осень — хорошее время, если вы не ботаник, если ботвинник паркета ищет ничью ботинок: у тротуара явно ее оттенок, а дальше — деревья как руки, оставшиеся от денег. В небе без птиц легко угадать победу собственных слов типа «прости», «не буду», точно считавшееся чувством вины и модой на темно-серое стало в конце погодой. Все станет лучше, когда мелкий дождь зарядит, потому что больше уже ничего не будет, и еще позавидуют многие, сил избытком пьяные, воспоминаньям и бывшим душевным пыткам. Остановись, мгновенье, когда замирает рыба в озерах, когда достает природа из гардероба со вздохом мятую вещь и обводит оком место, побитое молью, со штопкой окон. 1995