Я задержал дыхание и вдруг ясно услышал, как шумно, почти по-бычьи, дышит незваный гость.
«Нормальный человек позвонил бы в полицию», — мелькнуло в голове.
«А может я хочу ввязаться в драку, чтоб зубы — прочь. Физическая боль, говорят, притупляет остальные чувства», — ответил я себе.
Сунув руку в карман, я сгреб горстью мелочь. От звона монет меня бросило в пот.
«Ну вот, — сказал внутренний голос, — теперь он знает, что ты здесь».
«Зато теперь я могу швырнуть монеты ему в морду».
Я сделал два шага в сторону кухни. Остановился и прислушался — снова бычье дыхание.
Я спросил:
— Ты кто такой? — к великому стыду, мой голос дрогнул на последнем слоге.
Но ответа не было.
— Отвечай!
Снова тихо.
— Я знаю, что ты здесь! Я слышу, как ты дышишь! — говорил я уже без дрожи в голосе, храбрясь, стараясь подавить его морально.
На кухне раздались шаги, в проеме появилась исполинских размеров тень. Оно надвигалось на меня — бородатое чудовище с пистолетом в руке…
Я закричал.
— Ой, только не надо орать, — сказало «чудовище», жмурясь. — И так голова болит.
Я узнал голос — это был дядя Ваня, брат отца. Мы давно не виделись, и его широкая седая борода сперва сбила меня с толку. В левой руке он сжимал початую пол-литрушку коньяка, а в правой — револьвер.
— Дядя? О-ох! Ты напугал меня до чертиков.
Он подошел и протянул бутылку.
— Подержи.
Я взял ее, и он освободившейся рукой отвесил мне звонкий подзатыльник.
— Это за то, что не пришел на похороны, — сказал он, забирая свое пойло назад.
— Когда ты успел отрастить бороду? — спросил я.
— Надоело бриться. К тому же, говорят, так я похож на Хемингуэя. А? — он повернулся в профиль, давая мне возможность оценить сомнительное сходство.
— Как… как ты открыл дверь?
— Открыл? Да она была открыта.
Он снова протянул бутылку.
— Держи.
Я знал, что сейчас опять получу затрещину, но сопротивляться не стал. Дядя от души засветил мне по уху:
— Это за то, что оставил на полу разбитую лампу. Из-за тебя я наступил на нее и порезался. Теперь болит, зараза.
И, помолчав секунду, он отвесил мне третий — самый мощный — подзатыльник.
— А это за что?
— Бог любит троицу.
— Отлично. А теперь, когда мы закончили с рукоприкладством, может ты объяснишь, зачем тебе револьвер?
— Какой револьвер?
— Тот, что в левой руке.
— А? А-а-а, ты об этом? Это кольт.
— И зачем он тебе?
Дядя удивленно посмотрел на хромированную поверхность ствола, словно и сам забыл о его предназначении, потом вдруг затряс головой.
— Ой, что-то мне поплохело. Пойду-ка я прилягу. Где у тебя тут комната для гостей?
Похрамывая, он зашел в мою спальню, осторожно поставил бутылку на тумбу и завалился на кровать. На левой ступне у него действительно темнели два глубоких пореза, и свежая простыня быстро покрылась багровыми пятнами у изножья.
— Ты не ответил на вопрос, — сказал я. — Зачем он тебе?
— Кто? Кольт? А, это доказательство.
Пауза.
— Доказательство чего? — Тишина. — О господи! — я схватился за голову. — Когда ты пьян, с тобой невозможно разговаривать.
— Я не пьян, я утомился. Я и выпил-то всего рюмку, остальное разлил. У тебя там пятно на кухне, на полу. Надо стереть, а то след останется.
Я почувствовал такую усталость, что потерял всякое желание разговаривать с дядей; просто махнул рукой и вышел из спальни, хлопнув дверью.
— Это кольт Андрея, — донесся приглушенный голос.
Помедлив, я открыл дверь и заглянул в темноту.
— Что?
— Кольт нашли при нем, когда он умер.
Я подошел к тумбе, взял бутылку и сделал глоток. Пойло горечью ожгло горло, и я закашлялся.
— Господи, какая гадость!
— Ты вроде бросал, — заметил дядя.
— Ага, и щас опять брошу.
Метнувшись к окну, я открыл форточку и выкинул бутылку. Раздался звон — и лай собаки. Я хотел сказать что-то, но молчал; просто смотрел в окно, на блестящие в свете луны осколки и лужу на асфальте, похожую на ртуть.
— Ты уж не злись, — сказал дядя, — но я тут оглядел каморку, пока тебя не было. Шкаф под завязку забит твоими эскизами.
— Да, я в курсе.
— А чем ты вообще на жизнь зарабатываешь?
— Какая разница?
— Чистое любопытство. Мы ведь не виделись уже сколько? Шесть лет? Семь?
— Тебе правда интересно?
— Не особенно. Но если ты начнешь рассказывать, я сделаю вид, что слушаю внимательно.
Я помолчал, глядя в окно, собираясь с мыслями.
— После Академии я долго работал реставратором картин при галерее. Но это скучно — такое дерьмо приходилось восстанавливать! Поэтому я стал экспертом по ОППИ.