Женщина подошла к зеркалу. Потухший взгляд вдруг снова засиял. Она надела белое платье в цветочек, сняла темный платок и аккуратно уложила поседевшие волосы. «Совсем другое дело!» – улыбнулась себе Пелагея и вышла на улицу. Солнце уже находилось в зените. Терпко пахло сиренью. На горизонте показался до боли родной силуэт. Неужто и вправду Егор! Сердце заколотилось так сильно, что Пелагею бросило в жар. Ноги обмякли, ладони задрожали и стали влажными.
– Егор! Егорушка! Родной мой сынок! – из последних сил закричала женщина и бросилась навстречу коренастому мужчине в военной форме.
Из-за угла снова раздалось бряцание колесиков. На этот раз более гулкое. Бабка Люся возвращалась домой с набитой сумкой. Успела-таки урвать крупы и сахару по дешевке, а на сэкономленные деньги купила себе шмат домашнего сливочного масла и была невероятно довольна этим событием. Во дворе она увидела странную картину: Пелагея лежала на тротуаре, вытянув одну руку вперед. Вторая была согнута в локте, как будто женщина пыталась ползти. Щекой она прижималась к земле, глаза были закрыты, на лице застыла невероятно счастливая улыбка.
– Померла что ли? – вскрикнула бабка и, бросив тележку, подбежала к чудачке. – Пелагея! Матушка! Живая? В платье-то вырядилась! Ау! – Люся трясла женщину за плечо. Потом приложила руку к лицу, оно было холодным.
Бабка перепугалась до ужаса и завопила что есть силы:
– Помогите! Пожар! Пожар! Пелагея померла! Пожар! Люди, помогите! – кричала она, сама не понимая, зачем приплетает про огонь. Настолько сильным был шок.
Собравшиеся соседи вызвали скорую. Пелагею погрузили на носилки и увезли. Постепенно народ стал расходиться. Бабка Люся подобрала свою тележку и медленно потелепала домой. «А ведь дурой ее назвала… последнее, что сказала, – переживала она, – некрасиво. И масло растаяло… Чертова Пелагея!» Прохладный ветерок по-прежнему щекотал листву и разносил по двору приятный сиреневый аромат. А по земле медленно волочилась немного выцветшая фотография молодого человека.