Насильно мил не будешь. Но ребёнок! Мысль о ребёнке доводила до отчаяния. Для неё ребёнок был солнцем, центром. Ради его голубых глазок она готова была лицемерить, терпеть, унижаться, прыгать перед ним клоуном — лишь бы выстроить перед его очами идеальный уютный мир, декорации счастья, откуда счастливо улыбаются мама и папа, братик, любящие родственники.
Она готова была спать в обнимку с поленом, если бы это полено любил ребёнок и находил место его в маминой кровати необходимым для его детского уюта. Малыш часто любил среди ночи прибегать к её дивану, забираться между ею и мужем и засыпать успокоенно в позе маленького Вакха — забросив ножонку папе на шею, а ручонку — маме на губы, будто возжелав всю ночь испытывать мамин поцелуй на своих пальчиках. Папа злился, но терпел. До поры до времени.
У него были свои, иные игры с сыном. Малыш был неуклюж и эротичен. Он любил попкой елозить по маме, папе, бабушке и брату — скакать как на лошадке на различных частях тела, особенно на лице.
Папа подпрыгивал от боли и показывал искажённые гримасы, но при этом не уворачивался от сыновьих прыжков и оставлял детородные свои части доступными для грубых нападений невинности. Андрей был похож на Сатурна, примеряющегося оскопить своего отца Урана. Мифологические позы забавляли маму, они показывали беззащитность К.-старшего и его тайную жажду испытывать боль.
Теперь боль испытывала она. Она никогда не думала, что такое возможно. Этот месяц измен довёл её до какого-то исступления и безумия.
И опять был май — от слова «маяться», маяться… Как мается эта сыпь, эта россыпь юных листиков то от нечеловеческого холода, то от нечеловеческого зноя. Стволы, они старые, корявые, грубые, им всё равно… Впрочем, юность так любопытна к будущему, что безразлична к настоящему… В тот день ни зноя не было, ни холода — был свежий, душистый май, со свежей россыпью птичьего пения — настоящие кулисы любви (если жизнь — театр).
Самые милые актёры моей пьесы — не те, о которых грезилось в юности девственному девичьему существу, а те, которых дали, — бежали впереди.
Саша, со своей круглой спинкой и ручками — крылышками, как тонкий росток, чуть кривящийся перед каждым распусканием очередного листочка, лёгкий и тяжёлый для самого себя одновременно. Андрей — бегущий, выставив прямые ручки вперёд, словно подражая топоту лошадки.
Двигаться по прямой для Саши было очень трудно. Какая-то врождённая сила сперматозоида, наверное, заставляла его то резко тормозить, то метаться по обочинам, то обнимать ручонками встречные стволы и столбы, то пролезать через непролазные чащобы кустов (гущобы кустот).
Андрей, дитя любви, во всём подражал брату, совершая несвойственные себе рывки и торможения. Впрочем, в нём многое говорило о потерянном им рае. И ангельские золотые кудри, которые раздражали некоторых окружающих, водимых нечистым. Папа с бабушкой однажды состригли ребёнку кудри при помощи своего клиента-парикмахера, потреблявшего самогон бабушкиного изготовления. О покинутом рае говорила и музыкальность Андрея, его умение воспроизводить мелодии и звуки — от нежных птичьих до пронзительных электричьих. О донатальных путешествиях намекала любовь Андрея к бабочкам, голубям, к развесистым кустам, в которые любил Андрей забираться и, забравшись повыше, как ему позволяли его двухлетние силы, раскачиваться долго-долго в ветвях над землёй, под растительным шатром, наполненным пернатыми и гнёздами…
Саша до слёз раздражал Андрея своими негармоничными прыжками и метаниями по обочине. «Саса, не надо, Саса», — укорял он брата.
Зато Саша был грек душой. Он познавал мир через эйдос, через видимость. Его нежные ручки не сломали ни одной игрушки (но зато и не починили). Знание тысяч названий машин (как он их отличал — по каким внешним знакам — мать удивлялась) — это знание было для него важнее, чем копание в игрушечном автомобильном нутре. Андрей ручки имел крепкие, игрушек наломал он много. «Сказывалось коммунистическое прошлое предков? — думала мать. — Практика — критерий истины. Обезьяна превратилась в человека…»
Зато Андрея тянуло к куклам. Красивые куклы влекли его. Он с изумлением смотрел на игры девочек. Саша, увидев впервые человекоподобную куклу, заплакал. Решил, что это маленький конкурент ворвался на его территорию. Решил, что она — живая и испугался её волшебной мелкости. Потом, освоившись, подполз к кукле и выцарапал ей её человекообразный пугающий глаз. В дальнейшем оторвал ногу.