По двору гулял влажный пронизывающий ветер, и довольно скоро Герцог счел погоду невыносимой. Он был уже не первой молодости и вовсе не хотел закаляться. Но все-таки он понял, что должен предпринять какие-то действия во имя собственного спасения. И он принялся сушиться в той манере, которая распространена у собак. Он с разбега плюхнулся в грязь и хорошенько покатался по ней. Он все катался, катался и катался. Он уже начал себя чувствовать вполне сносно и, чтобы закрепить результат, продолжал кататься дальше. Пенрод с интересом наблюдал за ним и все отчетливее убеждался, что собаки не придают внешнему виду никакого значения. Когда же Герцог разыскал возле дома Германа и Вермана то, что лишь очень давно имело право называться свежей рыбой, и немного покатался по ней, Пенрод выяснил для себя, что собакам нравятся очень странные запахи.
А Герцог так развеселился, что начал прыгать на хозяина. Вообще-то Пенрод не проявлял особенной брезгливости. Но Герцог после упражнений с рыбой превосходил даже его возможности, и он поспешил укрыться на кухне, предоставив псу в одиночестве резвиться на дворе.
Делла готовила еду и одновременно беседовала с подругой, которая зашла к ней выпить чаю. Ненрод попробовал составить им компанию, но они сочли его присутствие излишним, а участие в их разговоре – и вовсе нежелательным. Пенрода это очень оскорбило. Он побрел в библиотеку, устало развалился в кресле. Лениво скользил глазами по рядам книг, которые интересовали его не больше обоев. Он вздохнул, и это был не простой вздох: он шел из самой глубины души. Он задрал вверх ноги, затем помахал руками. Он встал, почесался и шаркающими шагами подошел к окну. Он провел перед ним десять минут, с тоской и унынием глядя на рас кисший мир. И за все это время только два мокрых фургона да четыре старушки под зонтиками внесли хоть какое-то разнообразие в мрачный пейзаж.
И Пенрод вдруг подумал о том, что, наверное, на свете есть такие счастливчики, окна которых выходят на тюрьму или, к примеру, на пожарную часть. Вот им-то имеет смысл смотреть в окно! Пенрод медленно терся носом о стекло, но и это не принесло ему радости. Тогда он снова почесался. Но и чесаться было лень. И он понял, что жизнь его потеряла всякий смысл.
Скука, подобная той, которую испытывал Пенрод, может толкнуть на самые бездумные поступки любого, кто обладает хоть крупицей воображения. Причем взрослые, оказавшись в подобном положении, испытывают куда больший гнет, чем дети. Уж во всяком случае, они не выдержали бы и малой толики тоски, которая навалилась на Пенрода в эту поистине нескончаемую субботу.
Пенрод услышал звуки, которые не мог расценить иначе, как восклицания Деллы. Это его заинтересовало, и он решил вернуться на кухню. Однако помня, какой неласковый прием ему оказали при первом появлении, он не стал входить, а остановился у приоткрытой двери и стал слушать. В общем-то, он пришел сюда просто от нечего делать и не надеялся услышать что-либо, заслуживающее внимание.
– Змеи! – воскликнула Делла. – И много, миссис Кален, этот несчастный видел разных змей?
– Нет, Делла, – грустно возразила миссис Кален, – миссис Флора говорит, что он всегда видел только одну змею. Длинную, толстую, страшную змею с огромной пастью. И каждый раз, как у него начинался припадок, эта змея шипела на него. Одна и та же змея, и он кричал Флоре: «Вот она! Большая, черная, страшная! Она длинная, как забор!». Вот так он кричал. И еще он кричал: «Вон адский пламень, Флора! Вон черный человек с белым блестящим лбом. Он гонит змею метлой! Он натравил ее на меня, будто она собака, а я – кошка. Ради всего святого, Флора, прогони ее, а то я сойду с ума!»
– Бедный Том! – сочувственно воскликнула Делла. – Помешался, а сам и не догадывался. Воображаю, как было жутко Флоре слушать это по ночам!
– Это уж точно, – согласилась миссис Кален. – Как раз в ту ночь, когда он, бедный, умер, он снова кричал, что за ним пришла большая черная змея, которую гонит метлой черный человек с белым блестящим лбом. Он начал хрипеть и сипеть, так что было трудно даже понять, что он говорит. И он снова кричал: «Прогони их, Флора!» Вот так и кричал: «Прогони их, Флора!