С исчезновения Лисбет прошло четыре дня, а дело, выражаясь без обиняков, не продвинулось ни на йоту.
То же касалось и убийства Камиллы Луен. Даже Беата загрустила. Все выходные проработала, помогая немногим оставшимся на лето следователям, – и ничего. Хорошая она девчонка, Беата. Жалко ее.
Так как Камилла была дамой светской, они попытались восстановить картину ее передвижений за неделю до убийства, но и это ни к чему не привело.
Харри собирался рассказать Беате, как Волер заходил в его кабинет и в более-менее открытой форме предложил продать ему душу. Но так и не рассказал. Беате и без того есть над чем голову поломать. Прийти с этим к Мёллеру – поднимется шум. Лучше уж просто обо всем забыть.
Харри уже допивал второй полулитровый бокал, когда увидел ее в полумраке, за одним из столиков у стены. Она с еле заметной улыбкой смотрела прямо на него. На столе перед нею стояло пиво, в пальцах была сигарета.
Харри взял свой бокал и направился к ней:
– Можно?
Вибекке Кнутсен кивнула на свободный стул:
– А здесь какими судьбами?
– Живу неподалеку, – объяснил Харри.
– Это я уже поняла, но раньше ты здесь не появлялся.
– У меня возникли разногласия в моем постоянном ресторане касательно происшествия, случившегося на прошлой неделе.
– Не пускают? – с хрипотцой рассмеялась она.
Харри этот смех понравился. И она сама – тоже. Возможно, из-за макияжа и полумрака. Ну и что? Ему понравились глаза – живые, игривые. Детские и умные. Совсем как у Ракели. Но на этом сходство заканчивалось. У Ракели были узкие, чувственные губы. А широкий рот Вибекке казался еще больше от ярко-красной помады. Ракель одевалась элегантно и неброско, а стройностью немногим уступала балерине – ни единой складочки жира. Вибекке сегодня была в тигровом топике, столь же кричащем, как и леопардовый. Ракель ассоциировалась у Харри с приглушенными тонами: темные глаза и волосы, загар. Вибекке выделялась в полумраке рыжими волосами и белой кожей. Особенно – кожей ног.
– И что ты тут делаешь одна? – спросил он.
Она пожала плечами и сделала глоток из стакана:
– Андерс уехал, вернется только к вечеру. Я тут развлекаюсь.
– И далеко он уехал?
– В Европу или еще куда… Знаешь ведь, они никогда ничего не рассказывают.
– А чем он занимается?
– Продает утварь для церквей и молелен. Кафедры, запрестольные перегородки, кресты и прочее. Новые и бывшие в употреблении.
– Надо же. И у него есть дела в Европе?
– Когда какой-нибудь швейцарской церкви нужна новая кафедра, ее можно привезти из Олесунна, а старую отреставрировать и переправить в Стокгольм или Нарвик. Он постоянно в разъездах, проводит в них больше времени, чем дома. Особенно в последнее время. Собственно говоря, последний год. – Она затянулась сигаретой. – А сам он даже и не лютеранин.
– Нет?
Она покачала головой, выпуская густой дым из красных, покрытых мелкими морщинками губ, и подтвердила:
– Его родители были пятидесятниками. Он вырос среди всего этого. Я была однажды на их «службе». Знаешь, стало жутковато, когда они начали бессвязно лопотать на несуществующем языке, называя это глоссолалией[11]. А ты бывал?
– Два раза, – ответил Харри. – В Филадельфийском приходе.
– Обрел спасение души?
– Увы, мне просто нужно было найти там свидетеля по одному делу.
– Ну-ну, не обрел Христа, так хотя бы свидетеля.
Харри пожал плечами:
– Увы, и того нет: он там больше не появлялся, да и по указанным адресам я не смог его найти. А уж спасения души я точно не обрел.
Харри допил пиво и подозвал бармена. Вибекке прикурила новую сигарету.
– Я весь день пыталась к тебе дозвониться на работу.
– Вот как? – Харри вспомнил пустой входящий звонок на автоответчике.
– Да, но мне сообщили, что ты этим делом не занимаешься.
– Если ты о деле Камиллы Луен, то так оно и есть.
– Так что я поговорила с другим, который приходил на вызов. Симпатичный такой.
– Том Волер?
– Да. Рассказала ему кое-что про Камиллу. Тебе в прошлый раз не смогла.
– Почему?
– Потому что там был Андерс. – Она глубоко затянулась. – Он очень болезненно реагирует, если я говорю что-то порочащее Камиллу, просто в бешенство приходит. Хотя мы ее почти и не знали.
– А зачем тебе ее порочить, если ты ее не знала?
11
Кульминацией обряда «крещения Духом Святым» у пятидесятников считается знамение дара (глоссолалия, произнесение непонятных, бессмысленных звуков в состоянии религиозного экстаза).