- Простите, - девушка откашлялась и улыбнулась. – Немного волнуюсь, - истинная правда.
- Семья… - начала она, - для каждого из нас это слово – свято. Семья — это не просто быт и повседневность. Это не только общие ужины, фотографии в гостиной и даты в календаре. Настоящая семья — это любовь. Безграничная, безусловная, настоящая. Это доверие, полное и безоглядное. Именно доверие становится тем невидимым, но прочным мостом, который соединяет два сердца, две судьбы, два мира.
Без доверия невозможно ни настоящее счастье в браке, ни прочная дружба, ни искреннее сестринство. Потому что доверие — это не слова и не жесты. Это уверенность, что тебя не обманут. Это знание, что тебя не оставят. Это чувство, что, какими бы ни были обстоятельства, ты не один.
Семья — это когда ты знаешь: что бы ни случилось, кто-то примет тебя, поймёт и останется рядом. Это то место, где не нужно быть идеальным, не нужно притворяться. Где тебя любят таким, какой ты есть. Где, и в радости, и в трудную минуту, — вы вместе. Не из вежливости. А из любви.
Но не каждому из нас выпадает счастье иметь именно такую семью. Иногда доверие подводит. Иногда один верит, а другой скрывает. Иногда один открыт, а другой боится быть настоящим. И в эти моменты тонкая нить между людьми начинает рваться. Не сразу. Потихоньку. Без звука, - она увидела как побледнела Эльвира, опуская глаза в пол, но продолжала.
- Артур, Эля, сегодня я хочу подарить вам частицу доверия друг к другу. Я хочу, чтобы ты, Артур, знал, какая девушка теперь рядом с тобой. Чтобы понимал, можно ли ей доверять и насколько велико её доверие к тебе, её вера в тебя.
Эля, тебе я дарю этот фильм как напоминание о том, что у тебя есть семья. Та, которая знает тебя настоящую. Всегда знала, даже закрывая глаза.
Альбина молча кивнула оператору и тот включил экран.
В зале повисла тишина. Погас свет. Остановились движения. Даже бокалы замерли в руках, как будто воздух стал тяжелее, а само время — плотнее. Никто не понимал, что именно собирается показать Альбина, но все чувствовали: сейчас будет что-то важное.
Из динамиков зазвучала французская мелодия — лёгкая, искренняя, почти возвышенная. Песня, шепчущая о красоте и женственности, лилась плавно, заполняя пространство, как утренний свет, проникающий сквозь прозрачные занавески.
На экране замелькали кадры: архивная домашняя съёмка, рябью старой плёнки, дрожащая от детских шагов и любительского объектива.
Две рыжеволосые девочки — одна постарше, другая младшая. Обе тонкие, изящные, будто нарисованные одной кистью. У обеих — веснушки, распущенные волосы и смеющиеся глаза.
Они бегали по саду — босиком, в белых хлопковых платьях. Смеялись, не оглядываясь. Младшая держала в руках воздушный шар, почти такой же рыжий, как её волосы. Старшая, смеясь, подталкивала качели. Их волосы вспыхивали в солнечных лучах, как языки живого пламени.
Они не знали, что их снимают. Или просто не обращали внимания. Они были в своём собственном, детском мире, в котором ещё не существовало ни предательства, ни боли, ни недосказанностей. В их глазах отражалось только настоящее. Там было детство. И — сестринство.
Следующий кадр перенёс зрителей в зиму. Обе девочки в ярких шапках сидели на веранде, кутаясь в шерстяные шарфы. В руках у них были кружки с горячим какао. Младшая зевала, потирая нос варежкой, а старшая обнимала её за плечи и что-то шептала ей на ухо. Та рассмеялась, пряча лицо в шарф. Мимолётное, но подлинное счастье.
В зале кто-то тихо вздохнул. Анна не отрываясь смотрела на своих девочек, на глазах навернулись слезы. Кто-то сзади сдержанно улыбнулся, кто-то сжал руку соседа. Кто-то, может быть, вспомнил собственное детство.
Музыка продолжала звучать — наивная, чистая, непорочная. Французская песня скользила сквозь зал, будто стекала по стенам, проникала под кожу:
Les femmes c’est plus beau que la musique
C’est comme un piano magique
Qui s’inventerait des gammes
Sur les notes bleues des larmes
Qui coulent sur les joues des femmes…**
(Женщины прекрасней лета На освещенных солнцем пляжах Почему не признаться в этом? Они прекрасней зимы, Когда снег красит землю белым цветом.)
На глаза Эльвиры навернулись невольные слёзы. Она опустила ресницы и быстро моргнула. Анна снова шмыгнула носом, не скрывая уже слез. При виде девочек на экране — своих, когда-то ещё совсем маленьких — сердце болезненно сжималось.
Кадры начали сменяться фотографиями — чёткими, цветными, почти официальными, но в каждом снимке всё ещё звучал тот же тон: невинность, свобода, чистота.