- Артур, день оплатишь девушке за счет своей зарплаты, - распорядился Ярослав, отворачиваясь.
- Ну еще бы… - пробормотал тот.
Ярослав уже направился к двери, но на пороге вдруг бросил через плечо:
— И не сиди тут до ночи. Суббота всё-таки.
И вышел, оставив после себя тяжелый аромат дорогого парфюма и жесткой хватки.
Артур последовал за ним, но обернулся. Посмотрел на Альбину, улыбнулся и подмигнул.
- Умница! – одними губами прошептал он.
5
- Они оба психи! – резюмировала Альбина под веселый хохот друга, завершив свой рассказ о корпоративных приключениях.
- Знаешь, Алька, - Дима смеялся до слез, так, что пришлось останавливать на обочине его белую девятку. – Вот и мозга у тебя палата, и креативности хватает, но вот как рот свой откроешь….. Я б на месте этого Мииты тебя сразу или уволил, или женился.
- Да ну тебя… - фыркнула Альбина, чуть покраснев. – Я эти два дня с трудом в себя прихожу. Ладно один день, но сегодня-то их за ким лешим в офис принесло?
- А тебя?
- Я работала… это другое, - рассмеялась девушка, весело поглядывая на друга.
Дима улыбнулся, но его мысли были далеко. За внешней бравадой Альбины он безошибочно угадывал её страх и неуверенность. Он смотрел на неё, и сердце сжималось от смеси восхищения и тревоги. В свои 23 года она несла на хрупких плечах груз, который сломал бы многих. После смерти отца, Григория, когда Альбине было всего 15, она стала негласной главой семьи. Григорий, ветеринар, спокойный, сильный и непьющий, был для них символом стабильности. Он хорошо зарабатывал, держал крепкое хозяйство и не перегружал дочерей работой, считая, что дети не должны тянуть родительские заботы. Альбина любила помогать отцу на ферме, и Дима помнил, как Григорий говорил, что её руки — тонкие, с длинными гибкими пальцами — созданы для хирурга или музыканта: хрупкие, но уверенные и сильные.
Дима бросил взгляд на Альбину, сидевшую рядом. Теперь её руки были другими. Шершавые, покрасневшие от работы в деревне, с мозолями и мелкими шрамами. Один мизинец чуть кривоват — неправильно сросся после перелома. Эти руки стали отражением её судьбы. После смерти отца вся ответственность легла на неё. Анна, мать, привыкшая жить за мужем как за каменной стеной, с инвалидностью не могла тянуть двух дочерей. С 15 лет Альбина подрабатывала на ферме, вела хозяйство, а позже, поступив в ВУЗ на факультет журналистики, продолжала помогать семье. Жила в общежитии, брала подработки, репетиторствовала, убирала в ветклинике, получала стипендию. Дима, как мог, поддерживал их семью, но Альбина всегда была той, кто держал всё на себе.
Он вспомнил, как Анна скандалила несколько дней, узнав, что Альбина уезжает учиться. Ей казалось, что старшая дочь, менее яркая и красивая, чем Эльвира, не создана для большого мира. Дима тогда думал, что Анна готова ударить дочь, но Альбина выстояла. Она всегда выстаивала.
Дима и сам знал, что значит быть изгоем. Его заячья губа, зашитая кое-как в деревенской больнице, сделала его мишенью для насмешек в школе. Девчонки дразнили, парни задирали, пока он не окреп и не научился давать сдачи. Но шрамы на душе остались, и только Альбина, его подруга детства, знала, как глубоко они ранили. Они всегда держались друг за друга: сначала он уехал учиться на программиста, потом она — на журналистику, чувствуя его поддержку, как каменную стену. Дима окончил ВУЗ с красным дипломом, устроился в банк, и теперь девушки начали замечать его — высокого, черноволосого, с голубыми глазами. Но его сердце принадлежало не Альбине.
Он едва сдержал улыбку, вспомнив Эльвиру. Его капризного, лукавого эльфёнка. Четыре года назад, вернувшись в деревню и заглянув к Альбине, он увидел её младшую сестру — тоненькую, как былинка, с огромными зелёными глазами и огненно-рыжими волосами. Эльвира, тогда ещё 15-летняя, поразила его не просто красотой, а какой-то дикой грацией. Её смех, как переливы колокольчиков, лукавые искры в глазах, умение найти слово для каждого — она была любимицей всей округи. Несмотря на капризность и легкомыслие, на неё невозможно было долго сердиться. Дима знал её недостатки, видел её эгоизм, но любил — глубоко, безнадёжно, принимая её такой, какая она есть. Эля улыбнулась ему, и он понял, что пропал.
Тогда ей не было и шестнадцати, и он не посмел ни слова сказать, ни пальцем прикоснуться. Но ночами, лёжа в своей кровати, он позволял себе мечтать о будущем, где Эльвира была бы рядом — не как сестра подруги, а как что-то большее.
— Похоже, не у меня одной новости есть, — вдруг сказала Альбина, лукаво прищурившись и глядя на него с хитрой улыбкой. — Колись давай…