— Вас в гостиницу отвезти?
Щука остановился.
— Погодите-ка. Где Зеленая улица? Далеко отсюда?
— Порядочно. Предпоследняя улица, не доходя площади Красной Армии. За гимназией Стефана Батория. У вас там дело какое-нибудь?
— Да.
— Значит, нам по пути. А ты к себе? — спросил он Врону.
— К себе, — ответил тот.
Они подошли к машине. Врона влез первым. Щука встал было на подножку, но тут же соскочил. Подгурский вопросительно посмотрел на него.
— Поезжайте, — сказал Щука.
— А вы?
— Я пройдусь пешком.
— Бросьте! Вы же страшно устали.
— Именно поэтому мне и хочется пройтись. И потом, вы не обижайтесь, но я хочу немного побыть один.
Подгурский огорчился.
— А может, поедем все-таки?
Щука с добродушной улыбкой дружески похлопал Подгурского по плечу.
— Джип у вас, конечно, замечательный, но я уж как-нибудь на своих на двоих, хотя одна у меня не совсем того. Ну, пока.
Садясь в машину, Подгурский вспомнил про Косецкого.
— Товарищ Щука! — окликнул он.
Щука остановился.
— Вы не забыли, что во второй половине дня…
— Конечно, нет.
— А что вы решили?
— Там видно будет.
При повороте на Аллею Третьего мая Щуку обогнала машина Подгурского. Он помахал им рукой и в задумчивости медленно пошел дальше. За ним на расстоянии нескольких десятков шагов двинулся Хелмицкий.
Дом № 7 по Зеленой улице оказался четырехэтажным домом с унылым фасадом, во многих местах исковырянным снарядами, позади — длинный двор. Не обнаружив на воротах списка жильцов, Щука стал искать дворника. Лохматый верзила, моргая красными с перепоя глазками, сообщил ему, что пан учитель живет в последнем подъезде на третьем этаже. Середина дома была разрушена бомбой.
Наверх вела деревянная лестница, темная и грязная. Окна лестничной клетки были без рам, штукатурка со стен осыпалась. В нос ударила густая вонь капусты, смешанная с едким запахом мыльных помоев. К двери квартиры Шреттера была прикреплена кнопками визитная карточка.
Щука позвонил раз, потом другой — никто не открывал. Казалось, в квартире никого нет. И только когда он позвонил в третий раз, за дверью послышалось приглушенное, тревожное перешептывание. Наконец испуганный женский голос спросил:
— Кто там?
— Як пану Шреттеру.
За дверью опять замолчали. Слышно было, как кто-то медленно поднимается по лестнице. Вот шаги остановились на площадке второго этажа. За дверью снова зашептались.
— Пан Шреттер дома? — спросил Щука с оттенком раздражения в голосе.
Учителя не было дома.
— А его жена?
— Ушла, — ответил все тот же испуганный голос. — Никого нету дома.
— И сестры пана Шреттера тоже нет?
На этот раз переговоры за дверью длились еще дольше. Это начинало его забавлять.
— Ну, так как же? — дружелюбно спросил он. — Дома она?
— Дома, — послышалось после длительной паузы, — но она лежит.
— Я знаю, — сказал Щука и кивнул головой, словно перед ним был собеседник, который мог его видеть. — Она мне как раз и нужна. Передайте ей, пожалуйста, что я хотел бы получить у нее кое-какие сведения о Равенсбрюке.
— О чем?
— О Равенсбрюке. О лагере в Равенсбрюке.
Очевидно, последние слова внушили доверие, так как после короткого совещания шепотом одна из женщин, шлепая туфлями, заковыляла в глубь квартиры. Ему ничего не оставалось, как примириться со странными порядками этого дома и терпеливо ждать, когда откроют. Впрочем, он не возлагал на это посещение особых надежд и заранее приготовился к новому разочарованию.
На втором этаже открылась дверь, и снизу пахнуло мыльными помоями.
— Вы к кому? — раздался громкий женский голос.
— Ни к кому, — ответил стоявший на лестнице мужчина. — Знакомого жду.
Судя по звукам, доносившимся из квартиры, Щука решил, что теперь ждать недолго. Действительно, в замке проскрежетал дважды повернутый ключ, звякнула цепочка — и дверь открылась.
Он очутился в темной, заставленной разным хламом прихожей. Толстая, приземистая женщина в голубом халате из вылинявшей байки стала извиняться, что ему пришлось так долго ждать. С минуту он терпеливо выслушивал ее объяснения о необходимости соблюдать всяческие меры предосторожности, потом перебил: