Дензиров мог продолжать бесконечно, но напуганный Беляков сбросил, не желая выслушивать каким образом, он разделается с его любимо дочкой, проживающей заграницей.
Страх естественно никуда не пропал, и Беляков сильно пожалел, что послушался своего друга. Но стоило позвонить жене, как все мысли обратились к ней. Она ругала Романова, на чём свет стоит, и приказала мужу к её приходу приготовить сытный ужин, ведь злость надо заесть, чтобы подобреть.
XXI
— И зачем ему такая морока? Шепнул бы ей пару нежностей на ушко, она и растаяла. — Комментировал вслух Дензи сидевший в потрёпанном авто, наблюдая за оранжереей где находился Кирилл и его новая пассия.
— А может это настоящая любовь? Слыхал о таком? — спросил водитель, сидевший рядом и поедающий орешки.
— Любовь делает слепым, Романов не рискнёт своим зрением, — прищурившись, пытался понять он, как лучше выстрелить, да так чтобы не задеть.
— Откуда тебе знать?
— Я провидец, — совершенно серьёзно выдал Никита, и прицелился.
— Интересный ты человек Дензи, — усмехнулся его товарищ.
Дензиров проигнорировал слова водителя и прикрыл правый глаз.
— Как бы ему голову не снести.
— У тебя всё сводится к головам.
— Я люблю головы. Я тебе рассказывал, как однажды выстрелил из двустволки одному типу, и тому разнесло её прям как зомбаку? — Горделиво задрал подбородок Дензи.
— Нет, и не надо, только аппетит испортил, — отложил парень пачку с орешками и воткнул в уши наушники.
— Зря, — цыкнул Дензи, — всё шоу пропустишь.
XXII
Кирилл припарковался, и приглашающе кивнул в сторону оранжереи. Полина, поняв в какое место привёз её парень, широко улыбнулась. Она никогда раньше не посещала подобных мест, но всегда хотела. Глаза девушки горели любопытством и желанием поскорее изучить чудесное место. Они молча проследовали к входу, и когда очутились во власти самых разнообразных видов роз, дух Полины перехватило. Ладонями она прикрыла рот, чтобы не закричать от сия великолепия окружающего их.
Она прошла вперёд и касалась лепестков роз, белых, красных, жёлтых и множества других гибридных. К каким-то из них она наклонялась, чтобы почувствовать аромат, и со стороны это зрелище казалось истинно искусным. Кириллу впервые в жизни захотелось запечатлеть кого-то на фото или на холсте. Рисовать он не умел, но умели другие люди, которым нужно всего-то заплатить за услугу.
— Какая непревзойдённая красота, я ничего подобного раньше не встречала. Почему ты привёз меня сюда? — отвлеклась она от роз, и в пол-оборота повернулась к нему.
Кирилл не знал ответ на её вопрос. Если скажет, что сердце так повелело, она сочтёт его идиотом. Кир сам себя таковым считал.
— Не знаю, само собой вышло.
На его скудный ответ, Поля никак не отреагировала, она будто знала, что ничего путного от него ждать не следует. Девушка прошла вперёд по оранжереи и продолжала любоваться местными красотами. Кирилл шёл позади и изредка поднимал глаза на Полину, чтобы понаблюдать за реакцией. Она ему нравилась, в смысле реакция. Будь он чуть наивнее, чем он есть, и сам не прочь порхать над цветочками и восхищаться их лепестками. Однако имеем что имеем.
— Это ведь оранжерея принадлежит твоей семье верно? — снова обратилась к нему Полина, остановившись и дождавшись его, чтобы сровняться.
— Моему дяде. — Кивнул Романов, и сам невзначай коснулся чёрной розы, единственной в этом месте. Жемчужине среди остальных. — Вячеслав Николаевич был хорошим человеком. Но, увы, судьба всегда жестока к таким людям.
— Что случилось с ним?
— Влюбился, — скривился Кирилл, вспоминать дядю для него всегда было не просто. Единственный человек, по-настоящему любящий его покинул их несколько лет назад.
— Он погиб из-за женщины? — стало интересно Полине, и она сложив руки за спиной взирала на идущего с ней в ногу парня. — Поделишься?
— Я не люблю говорить о смертях, — сказал, как отрезал Кирилл, — но о создании оранжереи расскажу. Как я уже сказал оранжерею, построил мой дядя, он подарил это место своей возлюбленной Яне. Дядя был странным человеком, умеющим дарить свою любовь, и взамен ему почти всегда отвечали, без преувеличения. Единственный кто так и не покорился его обаянию, стал мой отец, но там и говорить не о чем, Максима Николаевича не трогало ничто в жизни.