— Понятия не имею, о чём ты говоришь, — произношу я.
Бен замахивается кулаком в мою сторону, но для меня его движения слишком медленные. Я уклоняюсь, Бен теряет равновесие и шлёпается щекой о поверхность мешка.
— Ты безнадёжен, — Нина качает головой.
Она пытается поставить Бену стойку, руки, показывает, как бить правильно и как бить не стоит. Я вижу, как раскраснелось его лицо, как он плотно сжимает челюсть, старательно, но без успеха повторяя за Ниной и мной, и мне становится его немного жалко.
— Ты бей, а не толкай, — говорю я. — Делай это постоянно, с короткими перерывами, так будет больше шансов поразить соперника раньше, чем он захочет дать тебе сдачи. И подними руки выше, чтобы не настучали по рёбрам.
Сначала Бен кивает, а потом замирает, как вкопанный, за что мешок, после его удара чуть отклонившийся вперёд, возвращается назад очередным лёгким ударом ему по лицу.
— Знакомые слова, — говорит Бен.
Гордо выпячивает челюсть, и я не хочу отвечать ему сарказмом или иронией. Он заслужил похвалу — не за знания, которые имеет Алексей, а за умения и навыки, которым парень по имени Андрей, немного заносчивый и самолюбивый, но всё же добрый и понимающий, владеет в совершенстве.
Поэтому я произношу:
— Одного из моих учителей. И, знаешь, он чертовски хорош в своём деле.
За ужином Вася, обещавший интересный рассказ о том, зачем его, миротворца в отставке, Совет решил отправить в земли Волшебного народца к королеве Летнего двора, молчит, как рыба.
Не могу его винить; сегодня смерть Бронберта на многих произвела поражающий эффект.
— Ему становилось лучше, — спустя минут десять полной тишины начинает Вася. — Я был так сильно уверен, что он идёт на поправку, что не задумался даже попросить тебя сегодня дать ему лекарство, когда вернёшься домой.
— Он умер раньше обеда… Может, утром.
Вася качает головой. Вперил взгляд в тарелку, с которой не ушло ни одного куска мяса или овоща с самого начала нашей трапезы.
— Ты всё ещё думаешь, что рассказать Совету о тайной лаборатории, где вы обнаружили Бронберта, плохая идея? — спрашивает Вася.
— Хуже, чем плохая.
— А что, если кто-то ещё погибнет из-за этой тайны?
— Васюш…
— Я верю тебе, Ап, — Вася бросает вилку в тарелку и отодвигает посуду от себя, но слишком резко: часть еды вываливается через низкие края на стол. — Но всему есть предел. Бронберт умер, потому что мы не обратились за помощью, как должны были это сделать.
Не могу припомнить, злился ли когда-либо Вася на Аполлинарию. Да и сейчас, скорее, он был не зол, а разочарован, но это печалит не меньше.
— Прошу тебя, не рассказывай никому…
Вася не даёт договорить. Встаёт, со скрипом отодвигая стул, срывает заткнутую за ворот салфетку и бросает её на тарелку.
— Не волнуйся, не скажу. Ни о том, что скрывал в своём доме то ли преступника, то ли жертву, ни о том, что он погиб здесь же. Лукерья! — дверь столовой распахивается, появляется служанка с длинной белоснежной косой, скрученной и заколотой на затылке. — Я сыт, спасибо. Будь любезна, прибери со стола.
Лукерья коротко кивает в ответ, а я слежу за тем, как Вася пулей вылетает из столовой в сторону, противоположную расположению его комнате.
Сегодня он там спать не сможет.
Я остаюсь, доедаю свой ужин под звон посуды, которую Лукерья собирает со стола, а затем покидаю столовую вслед за своим двоюродным братом. И нахожу сюрприз в комнате Аполлинарии.
— Ты знаешь, что портальные двери меняют свой внешний вид в зависимости от настроения создающего? — спрашивает Христоф, стоит мне только шагнуть внутрь.
Поспешно закрываю за собой дверь. Тёти с дядей, конечно, сейчас нет даже в городе, а Вася слишком расстроен, чтобы играть в шпиона, но и у стен могут быть уши.
— Знаю, — отвечаю я.
— Однажды моя дверь была инкрустирована алмазами. Красное дерево. Ручка из платины. Истинная роскошь!
Я гляжу на портал, расположившийся в стене у туалетного столика. Проще дверь может быть только в сарае: потёртое дерево с прорехами и трещинами, ржавые металлические болты и ручка.
— Ну, и что ты чувствуешь сейчас?
— Спокойствие. И умиротворение.
— Хочешь сказать, твоё спокойствие похоже на… вход в сарай с коровами?
Христоф хмыкает. Встаёт с кровати, на край которой до этого умастился, и протягивает руку в мою сторону, явно предлагая за неё схватиться.
— Пойдём?
Я не тороплюсь отвечать на жест.
— Мы надолго? — спрашиваю осторожно.