— Если бы ты их лишилась, то проснулась бы не здесь, а в четвёртом измерении.
— В четвёртом измерении? — чуть погодя переспрашиваю я, когда удостоверяюсь, что Рис не собирается нападать на меня или делать что-то, что причинит мне боль.
— Во временной плоскости существует прошлое, настоящее и будущее — это три измерения, вечно следующих друг за другом в строгом порядке. Они представляют собой параллельные прямые, перпендикулярные относительно области, которая эти прямые одновременно и объединяет, и держит на расстоянии друг о друга. Это и есть четвёртое измерение. Когда ты покинула своё настоящее, чтобы переместиться в моё прошлое, сначала ты попала в четвёртое измерение, которое тебя сюда и забросило.
— Но я не помню, чтобы что-то происходило между заклинанием и моим пробуждением в теле Аполлинарии.
— Человеческий разум слишком слаб, чтобы оставить себе воспоминания о нахождении в подобном месте.
Рис говорит спокойно. В нашем общении ничего не поменялось даже тогда, когда он узнал, что я обманывала его, выдавая себя за друга. И это пугает меня, как безветренное затишье перед самым сильным в истории человечества ураганом.
— Ты не сердишься, — я решаюсь произнести это вслух. — Я притворялась Аполлинарией, водила тебя за нос, но ты не сердишься.
Рис направляется ко мне. Пока есть возможность, я бегло осматриваю его на предмет оружия, зажатого в руке или спрятанного под пиджаком.
— Я только что спас тебе жизнь, думаешь, я бы стал сейчас пытаться снова тебя прикончить? — спрашивает он раздражённо, замечая и это.
— Просто я не понимаю…
— Я тоже. — Рис останавливается в шаге от меня. — Почему ты сама не расправилась со мной, когда у тебя была возможность? — Он складывает руки на груди. — И даже не одна. Сколько раз ты была рядом, когда химер рядом не было? Одна пуля, один порез острым предметом. — Рис касается Нитей Времени на своей шее. — Ты могла бы перерезать их, и всё было бы кончено, но ты этого не сделала. Почему?
— Потому что я не могла убить того, кого виновным не считаю, — честно отвечаю я.
Риса мои слова откровенно удивляют. Он даже рот приоткрывает.
— Твои методы были ужасны, здесь я согласна со всеми, — продолжаю я. — Но твоя цель… Она имела смысл. Ты хотел спасти миллионы, принеся в жертву десятки. Со мной почти никто не соглашался, но я не могла просто взять и отказаться от той части себя, которая считала эту цену приемлемой.
Рис кивает. Не удовлетворённый моим доверием и не обрадованный тем, что кто-то наконец встал на его сторону. Просто мотает головой, словно говоря: я тебя понял.
— Но ты знала, что в этот раз я жаждал мести, — произносит он, опуская глаза в пол. — Я сказал тебе, что убью Авеля. Я отказался от первоначальной цели, где желал помочь людям… Теперь мне нужна была лишь голова деда на плахе.
Я чётко понимаю, к чему Рис ведёт, и в его сомнении касаемо его убийства от моих рук намного больше вопросов, чем в моём сомнении моего им спасения. Любой здравый человек на моём месте, услышав, что от морали в поступках Риса не осталось и следа, спустили бы курок, метафорически или фактически не сходя с места.
Но я… Может, меня ослепило то, с какой нежностью Рис отнёсся ко мне? Я только что потеряла Лию, так скучала по Дане и потому была слишком уязвима, а он… Он был таким добрым.
Он был мне другом.
— Я до последнего верила, что ты этого не сделаешь, — честно отвечаю я. — Пыталась оправдать тебя тем, что Рис, которого я узнала, не был Христофом, историю которого мне преподнесли как биографию страшнейшего врага. Возможно, я даже решила, что ты изменился… Или тебя изменит встреча с Розой.
— Но всё закончилось тем, что я убил Авеля, — напоминает Рис. — И тех стражей, которые хотели встать у меня на пути. — Когда Рис снова поднимает на меня глаза, я вижу застывшие слёзы. — Я не собирался этого делать, но они смотрели на химер как на монстров: с нескрываемым отвращением и желанием избавить себя от сего недостойного зрелища. Я знал, какую боль это может причинить: когда пришёл к своим друзьям за помощью, а они, вместо того, чтобы помочь, отвернулись, я испытывал то же самое. А потому не стал приказывать им остановиться, когда они напали.
Я скольжу взглядом по столу — не письменному, операционному. В лаборатории Риса таких стоит три, но только два сейчас занято: мой и соседний.
Молочно-розовая юбка едва достаёт до пола. Красные пятна на ней напоминают мазки акварели.