— И она знала, что ты…?
— Конечно, нет, — перебивая меня, отвечает Дмитрий. — Существует тайна усыновления. А Тома была лишь педагогом, она не участвовала в самом процессе.
— Но почему ты не забрал двоих?
— Я догадывался, что Тома всё равно закончит начатое. Аня, мать Дани, была её лучшей подругой. Тома бы никогда не оставила мальчишку в детдоме.
Не знаю, что сказать. Дмитрий опять отворачивается к окну, и тогда я хватаюсь за лицо, позабыв про ранки на щеке. Боль пробуждает. Это всё так безумно и одновременно так просто, что я путаюсь в собственных мыслях, пытаясь связать их воедино.
Невольно представляю, как бы сложилась наша жизнь, останься отец с мамой, и возьми они в семью Ваню и Даню.
О, дивный новый мир!
— Наверное, мне стоит извиниться, — произношу я на выдохе. Когда Дмитрий разворачивается, я вижу искреннее непонимание на его лице. — За то, что имею дурацкую привычку делать выводы по следствию раньше, чем узнаю причину, — поясняю я.
— То есть, теперь ты меня не ненавидишь?
Теперь моя очередь хмыкать.
— Не гони лошадей, папаша, всё-таки маме с двумя спиногрызами на шее пришлось хлебнуть лишнего после твоего ухода!
— И, несмотря на это, вы вон какими выросли! Я видел Данины работы на городской выставке. Парень — настоящий талант.
— Да, — соглашаюсь я. Тут уж улыбку скрывать нечего: братом я очень горжусь. — Тогда были куплены четыре его картины!
— Знаю, — кивает Дмитрий.
Он идёт к двери в другом конце комнаты и на некоторое мгновенье исчезает за ней. Я успеваю различить изножье кровати. Наверное, это его спальня.
Когда Дмитрий возвращается, в его руках что-то квадратное и замотанное в картонную бумагу.
— Я так и не смог распечатать её, — произносит он с грустью в голосе. — Смелости не хватило.
Дмитрий разрывает бумагу, которая кусками падает ему под ноги, и поворачивает картину на меня. Я хорошо помню день, когда Даня создал её. Это был подарок на мой день рождения, который после я позволила ему отправить на выставку. На этом портрете мне пятнадцать, и Дане удалось изобразить меня такой красивой, что даже я сама не смогла придраться.
— Это и мило, и немного странно, — произношу я, смеясь.
— Я надеялся, что это будет только мило, — признаётся Дмитрий.
Он улыбается, но теперь это улыбка облегчения. Наверное, чувствует то же, что и я: контакт.
Он ещё не до конца налажен, но, всё-таки, он есть.
Я не тороплюсь возвращаться в комнату Вани, потому что знаю — её хозяин ждёт моего прихода. Некоторое время слоняюсь по штабу без дела, потом выхожу на улицу, прихватив куртку, одолженную мне Полиной вместо запачканной кровью куртки Лии. Укутываюсь плотнее, вжимаю голову в плечи. К десяти часам на Старый мост окончательно опустились сумерки, а вместе с ними и собачий осенний холод. Иду к одинокой скамейке в центре внутреннего дворика. Ложусь на деревянное сиденье, свесив ноги с металлического подлокотника. Несмотря на то, что небо заволокло серыми тучами, луну всё равно хорошо видно. Складываю ладони под голову. До полнолуния осталось не больше пары дней, и это наводит меня на мысль об оборотнях. Точнее, об одном — о Ване. Со всеми этими разговорами о семье, я позабыла расспросить у Дмитрия о том, оправдались ли его опасения. И хотя не успела заметить за Ваней каких-либо признаков оборотня, это ничего не значит — рецессивный ген, он на то и рецессивный, что не будет проявляться полностью и моментально превращать Ваню в зверя. Может, он как Даша — тоже хорошо видит в темноте?
Разглядываю здание штаба. Мне нравится, что оно полностью сделано из красного кирпича, смущают лишь заколоченные окна, попадающиеся на каждом этаже в разном количестве, от одного и до трёх. Сбоку по зданию идёт зигзагообразная пожарная лестница: ступеньки, пролёт, ступеньки, пролёт — и так до самой крыши. Как и все лестницы, кроме главной, эта сделана из металла и явно видела слишком многое для того, чтобы всё ещё быть рабочей.
В любой обычный день меня было бы к этой лестнице и под дулом пистолета не подвести. Но всё сегодняшнее не подходит ни под одни рамки обычного. Кряхтя от отдающей в ушибленное колено боли, я слезаю со скамейки и направляюсь к лестнице. Энтузиазм стремительно падает до нуля, когда оказывается, что самая нижняя ступенька располагается на уровне моей груди. Мало того, что нужно подтянуться, так ещё и перенести весь вес своего тела на хрупкую, только лишь чудом держащуюся под углом, конструкцию.