— Кто вы?
— Тебя больше должно волновать то, что в следующий раз, если наши дороги когда-нибудь пересекутся, я уже не отпущу тебя так просто, — бросает она, захлопывая чемодан.
Её внешность напоминает мне о сиренах, но это точно не она. Те — резки, молчаливы, с расчётом на похищение или убийство, но никак не на кражу имущества. Тут что-то другое.
Когда незнакомка кидается к окну, распахивает его настежь и перелезает через подоконник с явным намерением забраться на крышу, я кричу:
— Стойте! — Странно, но она слушается. — Спасибо, что спасли меня.
Женщина коротко кивает. С улицы доносятся знакомые голоса Бена и Нины.
— Меня зовут Магдалена, — произносит она. А прежде, чем окончательно исчезнуть снаружи, добавляет: — Запомни это имя как то, которое ты навряд ли захочешь услышать ещё раз.
Глава 2
Когда спускаюсь на улицу, застаю Бена поднимающим Ваню на ноги. Тот, сильно зажмурившись, трёт затылок и что-то недовольно бормочет.
— Что случилось? — спрашиваю, подходя ближе.
Прикрываю шею, сдвинув капюшон ветровки на одну сторону. Они ведь меня прибьют, если узнают, что я снова поранилась. Или ещё чего хуже — пожалеют, что решили взять с собой.
— Не знаю, — отвечает Ваня. Он выставляет перед собой руки, глаза не открывает. — Я сидел и искал очки в рюкзаке, потом резкая боль — и темнота.
— Он очнулся-то только тогда, когда мы с Беном его окликнули, — подтверждает Нина. Она смотрит на меня с подозрением. — А ты где была в этот момент?
— Я услышала шум в доме и решила проверить.
— Почему вдвоём не пошли? Сказано же было: больше не делиться. — Нина недовольно качает головой. — Было глупо отпускать их одних, — продолжает она, оборачиваясь на Бена.
— Почему на меня-то смотришь? — спрашивает он, всё ещё придерживая Ваню за руку. — Это не моя идея была.
— Да, но это ты сказал, что с коротышкой не пойдёшь, даже если от этого будет зависеть твоя жизнь, и что пусть она идёт с Ваней, ведь, раз уж они родственники, это их обязанность — терпеть друг друга.
Бен жмёт плечами, вот только едва ли виновато. Я смотрю на Ваню. Похоже, запасные очки он всё-таки не взял. И теперь из-за меня ему придётся открыть глаза.
Какой это уже раз по счёту? Наверное, тысячный. И снова, как и в предыдущие попытки стать наконец хорошим человеком и помочь кому-нибудь, всё заканчивается полным фиаско.
Может стоит вернуться к старому доброму игнорированию проблем: своих — в частности, чужих — по определению?
Поднимаю с земли Ванины очки. Трещина идёт только по одному стеклу, второе осталось целым. Быстро протираю стёкла о край майки и вкладываю очки в Ванину руку. Он надевает их, открывает глаза; один — коричневый, другой, за сломанным стеклом, горит ярко-оранжевым. Я качаю головой, Ваня снова зажмуривается.
— В чём дело? — спрашивает Нина.
Они с Беном, к счастью, ничего не заметили.
— Что-то с его левым глазом, — говорю я. Соображать приходится быстро. — Сильно покраснел. У нас есть с собой какие-нибудь лекарства для этого?
Ваня приоткрывает глаз, тот, который карий.
— Чего?
— Примочка нужна, — поясняю я. — Чтобы снять покраснение. На один глаз.
Ваня, продолжая на меня таращиться, опускается к рюкзаку. Чтобы отвлечь Нину и Бена, мне приходится рассказать им о своём несостоявшемся нападении. Тогда они идут в дом: удостовериться, что монстр мёртв.
— Что ты придумала? — спрашивает Ваня шёпотом.
— Целое стекло ещё работает, а вот от второго уже нет никакого толку. Запасные же ты не нашёл? — Ваня отрицательно качает головой. — Ну вот. А рассказать правду всем, я так понимаю, ты ещё не готов.
Ваня, поняв, к чему я веду, достаёт аптечку. Пока он открывает упаковку с полосками лейкопластыря, беру охлаждающий пакет, раздавливаю ампулу внутри него и прикладываю к Ваниному затылку.
От моего прикосновения он замирает, как вкопанный.
— И да, — говорю я, когда Ваня сам перехватывает пакет поудобнее. — Всё-таки мою голову тоже стоит обработать. Кажется, становится хуже.
— А я говорил, — кивает Ваня.
Когда мы заканчиваем с его глазом, Ваня даёт мне бинтовую салфетку, на которую предварительно наносит пасту зелёного цвета.
— Так остановится процесс заражения, — поясняет он, когда я жалуюсь на раздражающий запах. — И это лучше, чем тот аромат, который сейчас источает твоя рана.
— Я ничего не чувствую.
— Поверь мне, оно и к лучшему.