В кабинете супруга зазвучала мелодия «Турецкого марша», все настырней и настырней, это очнулся его мобильник. О чем говорит муж по «Нокии», Иветте было не расслышать.
Правильно, решила Иветта, нужно бить в колокола, где только можно. У домашнего телефона на тумбочке под бра лежала записная книжка мужа. Иветта Соломоновна нашла номер, звонить по которому показалось ей наиболее резонным… Руку с телефонной трубкой перехватила рука Валерия Константиновича — у Иветты так стучало в висках, что не расслышала, как он подошел. Или подкрался?
Лунгин пребывал на взводе. Дело, возможно, было сложнее, чем кажется, только что звонил скользкий тип с гнусавым голосом и требовал выкуп, при этом явно Павлика в глаза никогда не видел — где-то просочилась информация о похищении, и все городское жулье теперь придумывает, как срубить толику малую с безутешного отца. А номер мобилы не вопрос — на всех рынках торгуют ворованными у операторов электронными базами абонентов, Лунгин, например, тоже пару недель тому прикупил такой диск. А тут эта дура под ногами путается, изводит… Узнав высветившиеся в окошке «Панасоника» первые четыре цифры набираемого Иветтой номера, Лунгин так заскрипел зубами, что за ушами хрустнуло.
— Валерик… — робко начала супруга, протягивая ему трубку, — позвони еще раз. Звони каждый час, пока Павлика не найдут!
Муж волком взглянул на жену. Иветта Соломоновна втянула губы, готовая разрыдаться. Ну почему он так бессердечен? Разве не видит, как ей плохо?!
— Иветта, — обратился «Валерик» к супруге, досчитав в уме до десяти, — Владимир Борисович пообещал лично разобраться в этом деле, подключить всех своих людей. Поверь, в этом он заинтересован. Если похититель — Ожогов, то тогда проблем меньше. Этот парень, хоть и из деловых, но один на льдине, никем не прикрыт, одиночка по жизни. И прижать его — реально, это сам Савинков сказал. Но вот с твоей стороны — что за самодеятельность? Кто позволял дергать за мои нитки? Ты же всё усложняешь, мать твою! — взорвался он.
— Ты мою мать не трогай! — Иветта Соломоновна разрыдалась, — я сама мать! А ты, ты…
— Ну, что?!
— Это из-за тебя Павлика украли! — завизжала жена, — я поняла, из-за тебя! Никто выкупа не спросит! Всё потому, что эти твои конкуренты… Мстят тебе! И отыгрываются на Павлике! А ты еще делаешь вид, что тебя заботит его судьба! Тебя?! Ха! Да тебе плевать на сына! Только по кабакам с девками шляешься! Думаешь, я, дура, не знаю, что у тебя за командировки?!
— А, так вот, в чем основная претензия, — протянул Лунгин, — старая климактерическая дура, в зеркало погляди! Давно подтяжки пора делать сотнями, жир срезать! Да на жиру для всего Питера блинов нажарить можно!
В каком бы состоянии Иветта Соломоновна не находилась, но такая, с позволения сказать, шуточка не могла проскочить не замеченной. Взвизгнув, Иветта бросилась на мужа и вцепилась ему в щеки остро отточенными ногтями. Больно ударилась коленкой о тумбочку, записная книжка с сырым шлепком упала на дубовый паркет.
— Знай, я с утра была на телевидении, отнесла кассету и фотографию Павлика! А потом подала заявление в милицию! А ты!? Что сделал ты, чтобы вернуть сына?!!
— Ведьма, какого лешего ты про Павлика всему свету растрезвонила? — процедил Лунгин, отрывая от себя жену, — в дурку тебя сдам, к едрене фене!
— Только попробуй! Кто будет Павлика искать?! Тебе наплевать на него, наплевать!
Железной хваткой бывшего пловца Лунгин схватил жену за бока, уволок вырывающуюся Иветту в соседнюю комнату и запер снаружи.
— Посиди пока. — Пот градом катился по вискам и саднил исцарапанные ногтями скулы.
Отдышавшись и обшикав в туалете ранки одеколоном, он вернулся в коридор, поднял с паркета упавшую во время неожиданного супружеского побоища трубку «Панасоника», и вызвал скорую психиатрическую. Скорая увезла бьющуюся в истерических конвульсиях Иветту Соломоновну, и Лунгин сел за стол с начатой женой бутылкой водки, ероша волосы и лихорадочно соображая. Если эта истеричка забила тревогу в ментуре и по телеканалам, Савинков обязан об этом узнать.
Воплотить эту идею в жизнь помешал следующий звонок по мобильнику.
— Валерий Константинович, надо полагать? — ответил Пепел на раздраженное «Алло». — У меня есть некоторые соображения по поводу Вашего сына.
— Идите Вы к китайскому мандарину с Вашими соображениями, — спокойно послал Лунгин, ему хватало ума для вывода, что реальные похитители так разговор о выкупе не начинают. Пустой взгляд уперся в наполовину оотаявшую бутылку водки. Захотелось поймать на палец капельку воды и втереть в висок.
— Успею, — отозвался Пепел, — но советую выслушать.
— Почему? — без интереса спросил Лунгин.
— Да хотя бы потому, что в поисках Павла я заинтересован больше, чем кто бы то ни было.
— С чего бы это?
— Я — главный подозреваемый, — отрезал Пепел.
Повисла напряженная пауза.
— А имя?..
— Ожогов, — бросил Пепел.
— Да… Владимир Борисович упоминал… — соображал Лунгин.
Пепел начал подозревать, что напоролся на болвана.
— Ну, так что, Валерий Константинович, — поторопил Сергей. — Вы заинтересованы в сотрудничестве?
— Да, конечно, всенепременно! — спохватился Лунгин, — с чего начнем? Что у Вас за соображения, Вы же с этого начали?
— Скажите, есть среди знакомых Вашей семьи, или лично Павла, человек, более-менее похожий на меня?
— В моей мобиле нет функции «видео».
— Рост средний, брюнет, серые глаза со стальным отливом, на вид около тридцати пяти лет, особых примет нет.
— Как-то стремно все это… Может, Игорь Геннадьевич?.. Нет, тот длинные волосы носит, и седины полно — особая примета… Александр Логачев?.. Нет, у того эта вечная злобная ухмылка, которую не забудешь и не спутаешь… Хотя, вот! Знаю одного, подходит, но условно. Впрочем, и Ваше описание… тоже с допусками.
— Что за знакомый? Как с Павлом они общались?
— Видите ли, в принципе, это брат нашей соседки по парадной. Общался он в основном с Пашей, когда приезжал к сестре в гости. Довольно часто это бывало. К Пашке он всегда интерес проявлял.
Пепел поморщился. Никак — и вправду похититель, шантаж, выкуп…
— Почему он интересовался парнем, не знаете?
— Как же не знать! Мужик этот, Димычем зовут, он, понимаете ли, социальный педагог. Ну, со всякими там трудновоспитуемыми работает. Вот с Пашкой и скорифанился, часами трындели. Вообще, эти социальные педагоги — люди странные, вкалывают за спасибо, нищета… Димыч на сеструхином джипе выпендривается. Со всякими там беспризорниками якшается…
Всё. Озарение пришло.
— А что, — тревожно оборвал Лунгин, — Вы его, что ли, подозреваете? Ему-то зачем?!
— Нет, нет, — быстро начал Пепел. Как бы не спугнул все мысли этот невротик, — скажите, где нашего Макаренко найти можно?
— Пёс его знает, — кротко ответил Валерий Константинович, — он и сестре никогда не говорит, где бывает. Можно, конечно, попытаться через нее узнать…
— А она где, известно?
— Как же… На даче, в Пскове. Если на машине, то…
«Н-да, одной дороги туда-обратно — десять часов», — прикинул Пепел. Значит, придется искать пацана обходными путями. Но это — не страшно, потому что теперь Пепел знал, где, и главное — как искать.
— До связи, Валерий Константинович, — быстро прервал Пепел излияния папаши.
Апрашка оставалась в своем репертуаре. Двое мясистых лохотронщиков ухватили Пепла за руки, предлагая принять участие в конкурсе и выиграть неограниченное количество денег совершенно на шару. Пепел окинул претендентов взглядом с головы до ног безо всякой угрозы, — удивления в его взгляде было достаточно. Казалось, взгляд этот говорил: «Ты, чмо хрустальное, на кого наехал?». Абитуриенты молча отпустили руки Пепла и отвернулись, на всякий случай как бы больше не замечая.