– Нет, – энергично мотнул головой Кентон. – Я хочу узнать, за что? Я ни с кем не ссорился, и мне казалось, что я в команде нормально пристыковался… У нас все честно делают свою работу – никто не пересекается, не мешает, не подсиживает… после армии трудно найти себе место, и я очень старался…
Опустив голову, младший механик почти прошептал, стесняясь своей обиды.
– Я думал, мы друзья. И вот, кто-то из них так меня подставил…
И вдруг на белый цвет легла серая тень сомнения.
– Вы думаете, что это может быть ошибкой? Глупым розыгрышем? – уточнил Шабдрунг. – Потому что я чувствую, вы не до конца уверены в своих словах.
Кентон замялся.
– Я..я думаю, может быть. Это не мне… не меня… мы с Фелтом одеваемся почти одинаково, и со спины…вдруг и случилась такая перепасовка…
– Фелт – ваш корабельный механик?
– Да, и он просто гений, – без тени сомнения сказал Кентон. Тускло-золотой свет восхищения, чистый, беспримесный, блекло-зеленая дымка от осознания собственного несовершенства.
– Видели бы вы, как однажды мы нарвались на метеоритный рой! – выпалил помощник механика. – Это был просто как расстрел целым взводом… А Фелт бросался от стены к стене, работал, как четверорукий, накладывал заплаты по восемь штук сразу, я не успевал подавать ему материал. Одновременно он разогнал двигатель до предела, чтобы мы могли уйти. Я думал, что, если нас не пробьет, то взорвемся мы точно. А он смог. Два часа в таком адском темпе, и мы ушли. Я потом полдня спал, так вымотался, а ему хоть бы что! Настоящий титановый сплав. Даже капитан сказал, что это было чудо.
– Так почему вы думаете, что нож хотели подбросить ему?
– Ну… – смутился Кентон. – Характер у него такой… Вспыльчивый, и о других о не очень думает… В общем, совсем недавно мы из-за него на штраф попали, всем кораблем, да и до этого… Сразу Фелт расплатиться не смог, он никогда деньги не копит, и капитан теперь эту сумму из жалованья у него вычитает. Все думали, что он просто уволится, не будет еще три месяца на половинном пайке сидеть. Может, и капитан так думал. Если бы Фелт сам ушел, он бы кораблю разрыв контракта «простил», а капитан ему – штраф, по деньгам приблизительно то на то и выходило…А Фелт остался. Вдруг кто-нибудь решил его так выкрутить… А получилось, что нож попал мне.
Смущение и гнев, растерянность и обида темным облаком, сливаясь и переплетаясь, клубились вокруг Кентона, но стержневой синий цвет уверенности в принятом решении оставался неизменным.
– Я в участке получил несколько советов. Один парень дал мне адрес, сказал, что вы работаете и с людьми. Потом я поговорил с капитаном Рокашем, – пустился Кентон в объяснения. – Сказал ему, что я не брал ножа с собой. Показал билеты на финал Галактики… И капитан мне поверил. Он объявил экипажу, что мы будем с вами сотрудничать, кто откажется поговорить с сыщиком – тот и виноват. И все согласились к вам прийти.
Шабдрунг мысленно поморщился от такой сомнительной удачи. Он уже успел ознакомиться с материалами дела. Нож – штампованная поделка, которую можно купить в любом сувенирном автомате. Чистый, никаких следов, но это неудивительно – погода прямо-таки обязывает к термоперчаткам. Толпа у входа на стадион, никаких свидетелей. И никаких улик. Слепое дело. Но зато есть четко очерченный круг подозреваемых, а все, что ему, Шабдрунгу, остается – разговаривать с ними.
Столь изящная месть…единственный поступок, совершенный в нужное время в нужном месте, на год лишил его клиента едва ли не главного удовольствия в жизни. Он не попадет на финал Галактики – Шабдрунг ощутил, как при мысли об этом Кентона охватило самое настоящее, самое черное отчаяние.
Такая месть должна была вырасти из глубоко укоренившейся в сознании ненависти. По-настоящему сильное чувство при всем желании не скроешь полностью. И все, что нужно Шабдрунгу – найти эту ненависть.
Проще и не придумаешь.
Полностью прозрачная история.
Опять.
* * *
Экипаж составил своеобразное расписание, чтобы не слишком нарушать работу корабля, и первой на встречу с Шабдрунгом пришла пилот Эме Таркин.
Правая и левая половины ее лица были симметричны всего на 83. 5 процента, следовательно, по стандартам людей, не говоря уже об аллурийском, ее трудно было назвать красавицей. Рост ее превышал средние параметры, а грудная клетка была увеличена в объеме. Шабдрунг предположил, что Эме из «корабельных детей» и росла при пониженной гравитации. Одежда, как с удовольствием заметил аллурец, была подобрана в золотисто-коричневой гамме спокойствия и готовности сотрудничать, шоколадного цвета волосы собраны в высокую прическу, не закрывая лица и не затрудняя чтение эмоций.
Эме села в кресло напротив Шабдрунга и постаралась улыбнуться.
– Пусть ритм и цвет совпадают, – поздоровалась она.
– Пусть цвет и ритм совпадают, – приятно удивленный, ответил Шабдрунг. Эме не просто бездумно скопировала местное приветствие, она понимала его смысл – пусть все события в жизни собеседника приходят вовремя и тогда, когда он будет к ним готов.
– Вы не в первый раз на Аллуре, пилот Таркин? – мягко спросил он. Но даже при столь безобидном начале золотисто-коричневый замутился, к нему сигнальными флажками волнения прибавился оранжевые кляксы.
– В первый.
– А пилотом вы работаете…?
– Четыре года, пришла сразу после академии.
Простенькие, стандартные вопросы, которые задают, чтобы набрать материла для сравнения – но от оранжевого цвета у Шабдрунга просто рябило в глазах. Как жаль, что люди так плохо себя контролируют! – раздраженно подумал он и тут же устыдился, поняв, что отвлекся. Это просто замечательно, что пилот Таркин разговорчива – чем длиннее ответ, тем проще поймать и понять эмоции.
Таркин перечислила системы, в которых они обычно летали, и начала объяснять, как случилось, что они взяли заказ на Аллур, но вдруг запнулась, перебила сама себя на полуслове:
– Я… я очень хорошо отношусь к Кентону, и мне бы и в голову не пришло поступить с ним подобным образом.
На оранжевый словно плеснули водой, оставив первоначальное белое сияние. Затем к белому стал примешиваться мягкий янтарный цвет, с каждой секундой становясь все насыщенней – но без золотого отлива любви. Симпатия… дружеская, не отягощенная красным цветом желания. И, судя по интенсивности оттенка и скорости обретения цвета, привязанность искренняя и глубокая.
– Вы говорите правду, – подтвердил Шабдрунг. – А, как вы думаете, кто это мог быть?
Серый, глубокий, туманный серый цвет.
– Я в полной растерянности и не знаю, на кого и думать, – призналась Таркин. – Кентон такой… совсем мальчишка, энергичный, прямолинейный, всегда готов повеселиться сам и развеселить других, очень терпимый, щедрый…
Говорить о Кентоне Эме нравилось. Шабдрунг засмотрелся на облако ее эмоций всех оттенков пронизанного солнцем янтаря. Хоть люди и на удивление негармоничны, но в первобытной яркости и скорости чувств, рваном ритме их жизни тоже есть нечто привлекательное. Во многом они похожи на детей…
И вдруг появился холодный бледно-голубой, прошивающий облако молниями. Раздражение. На кого? Или на что?
– …только он из всего экипажа еще ухитряется терпеть Фелта, и Фелт постоянно у него одалживается…
– Ваш главный механик Териам Эккелс Фелт? – Шабдрунг специально произнес его полное имя, наблюдая, как бледно-голубой вытесняет все остальные цвета.
– Да, именно он.
– А почему вы чувствуете к нему… такую… злость? – медленно, всматриваясь в видимое только ему, спросил Шабдрунг.
– Злость? Вот еще! – фыркнула Таркин. – Вы ее, наверное, с презрением перепутали.
– Хорошо. Так почему вы презираете Фелта?
– Ооо, список будет длинным. Во-первых, потому что он считает, что гражданский пилот – это половина пилота, а гражданский пилот-женщина – вообще четвертушка; во-вторых, он при этом не стеснялся за мной ухаживать; в-третьих, он скандалист и чудовищный эгоист, в-четвертых, он учит Кентона так, что лучше бы и не учил…
Бледно-голубой рваным узором змеился по белому, не оставляя сомнений, что Эме говорит то, что сама считает правдой.