Иффенс не отвел глаза, не переменился в лице, но каким-то непостижимым образом он за секунду ушел в себя так, что при взгляде на него в голове звучало эхо захлопнувшейся двери.
– Но тут я вспомнил про еще одно несоответствие в моем разговоре с Фелтом. Мне говорили, что характер у вашего механика очень вспыльчивый; но, когда я для выяснения фона, еще ничего не подозревая, захотел увидеть его гнев и упомянул про каманианскую лихорадку, реакция была гипоэргической… то есть, очень бледной, слабой. Нетипичной для человека, которого называли скандалистом. Когда я задумался над этим, у меня появилось только одно объяснение – «флегма», успокоительный коктейль, который сбивает эмпата. Уверенность в своих словах, отсутствие волнения – и ложь выглядит для нас как истина. Но Фелт был спокоен не только тогда, когда говорил о ноже – он и вообще был слишком спокоен! Чтобы убедиться в своих подозрениях, я хотел увидеть естественный фон его эмоций, встретиться с ним неожиданно для него самого, чтобы он не успел принять препарат.
Я рассказал о своих выводах капитану, и тот согласился устроить эту встречу. Когда Фелт увидел меня, его облако так вспыхнуло, что никаких сомнений не осталось – его естественный фон намного ярче того, что был в моей конторе. Но я все же хотел довести эксперимент до конца. Прошу прощения, если доставил вам неприятные переживания, – слегка поклонился Шабдрунг.
Когда сыщик ушел, и кресло с Фелтом, – которому на грудь прилепили контракт и карту с компенсацией, – выкатили из корабля, в каюте снова наступило молчание. Если бы Шабдрунг еще было здесь, он определил бы в общем облаке облегчение, горечь и смущение в равных пропорциях, слегка подкрашенное радостью.
– Так, – медленно и веско сказал капитан Рокаш, и все головы повернулись к нему. – Знать ничего не знаю, но следующую годовщину взятия Каринтиса вы проведете здесь, на корабле!