На ступенях храма Франческа нарочно запнулась, выронила к ногам северянки клочок бумаги, как ни в чём не бывало прошла мимо.
"Помогите мне сбежать. Я сделаю всё, что Вы только пожелаете", - значилось на корявом, еле читаемом мидорианском, и чувствовалось, что госпожа дурно владела им.
- Всё, что только пожелаем?! - Равен, услышав это, загадочно улыбнулся. - Как назло ничего в голову не идёт, а так я бы...
- Равен! - Эстер вспылила.
- Ладно-ладно! - самодовольство через край. - Есть у меня одна идея. На грани фантастики, конечно, но может получиться, если удача на нашей стороне. Поспешим! Необходимо управиться до завтра...
_________________
Эстер брала всё, что только попадалось под руку. Воровать ей не приходилось, совесть не позволяла, но тогда иного выхода не представлялось. Деньги, припасы, еда и самое главное - две рясы, бережно взятые из общего шкафа.
... Бог простит!..
Хозяева дома на утренней службе, Равен же со всех ног помчался за билетами на ближайший пароход через Медаллу; оттуда уж и до Мидорианской части Иллиды недалеко. Обещался вернуться к полудню, но что-то не давало Эстер покоя.
Нет! Подбросить письмо с планом предстоящего действа не составило труда. Равен проследил за стражей вплоть до самого порога дома, где держали Франческу. Обычная улочка, облагороженная зеленью и фонарями, - ни больше ни меньше. Старые постройки, обветшалые крыши и скупые интерьеры, напоминающие "моду" прошлых лет. Тут проклятье опять пришлось к месту. Никто даже и малейшего внимания не обратил на ворона, так настырно маячившего подле крыльца. В пару взмахов крыльев послание очутилось в руках своего получателя. Оставалось дело за самым трудным и рискованным. Самим побегом.
Старые платья были убраны в дорожную сумку. Теперь Эстер предстояло сменить облик, стать той, кем никогда не желала.
Волосы стянула в тугой пучок на затылке, до последней прядки скрыла их тёмным платком. Поверх рубахи - ряса, колючая до неимоверности и зуда. Густой слой белил на и без того светлую кожу лица, и по ту сторону зеркала предстал совершенно другой человек. До ужаса неузнаваемый и мертвенно-бледный.
... Впрочем, чего только ни сделаешь по повиновению чужих прихотей...
______________
Даймонд мог бы просто отсечь Витнею голову, как и той несчастной птахе. Авось и смерть была б не только быстрой, но и безболезненной. И дело в то! Всего-ничего!
... Но разве есть смысл в неощутимой мести?!.
Шея тонкая, кости в ней на удивление хрупкие, и стоит стиснуть их, позвонки треснут, обращаясь осколками. Ничего сложного!
... Холодная месть - не блюдо. У неё нет вкуса...
Витней дремал на траве, безвольно раскинув руки. Веки его глаз были плотно сомкнуты, пальцы рук впивались в ладони, и выглядело это столь странно и неестественно, что виделось притворством. Собственные же пальцы легко соединились, описав вокруг шеи несчастного роковую петлю; одно движение - она затянется с хрустом и срывающимся воздухом.
... Все, кого Франческа любила и ценила, обрекли себя на скорую гибель. И начало тому положили сами боги. Даймонд всего-навсего продолжил неизбежную цепь...
Вязкая кожа просела под пальцами, так что ощутимыми стали глотка и острие двух выступающих позвонков. Ещё немного и воздух станет стопориться.
Один.
Свободной рукой зажал жертве нос и рот.
Два.
Ногти впились в кожу, образовывая продолговатые бразды. Мышцы натянулись до предела. До боли и дрожи.
Три.
Витней распахнул глаза, с неистовой жаждой и испугом уставился в иссиня-черное небо. Белок его глаз плыл алою сетью, глухим омутом охватил чёрные впадины зрачком, что в ту же секунду впились взглядом в Даймонда.
... Единая цепочка. И Витней в ней не больше, чем звено. Мелкое и без того поломанное звено, а значит не составит труда, окончательно погнуть его...
Однако юноша сопротивлялся; отчаянно пытался вывернуться из-под сдавливающих тело рук, но Даймонд был в разы сильнее, превосходил одним своим весом. Ещё немного и Витней окончательно ослаб, побелел прямо на глаза, хотел кричать, но наружу вырвалось лишь хриплое мычание. Взгляд помутнел, будто вмиг исчезли всякие очертания, веки безвольно сомкнулись, в лице проступило мертвенное спокойствие, так приятное глазу. Тогда и произошло то, что выбило из колеи.