Тётушка нещадно жгла волосы. Кудри выходили неравномерные, пушились и распадались, скребли кожу лица. Шпильки с трудом сдерживали причёску, впивались в макушку острыми декорированными наконечниками. И взглянув в зеркало, Эстер, к несчастью, обнаружила невероятное сходство самой себя с игрушками из магазина фарфоровых кукол. Бледная, с потухшими от усталости глазами, праздной причёской и... нескладная.
Когда Агата достала коробочку с насыщенными пурпурными румянами, с губ сорвался вопрос:
- К чему всё это?! Сегодня какой-то праздник?
- Нет, - проговорила тётушка, склоняясь над ней.
Пальцы легко скользнули по щекам, очерчивая виски и яблоковидные выступы.
- Тогда, - протянула девушка, наблюдая, как расцвело отражение в зеркале расписного трюмо. - Я тебе чем-то обязана?
В руках блеснула склянка с дорогими, привезенными из Лазумии духами. Агата нанесла их по капле на шею и ключицу, за уши и вдоль лифа. Поначалу стойкий запах спирта никак не хотел спадать, и Эстер морщилась, ощущая его на коже. Уже позже, стоило ветру ворваться сквозь распахнутые створки окон, резкость сменилась мягким цветочным ароматом.
- Пожалуй, - Агата с нервозностью отряхнула руки, переминала пальцы. - Я погорячилась вчера.
Согласие обернулось бы грубостью, именно поэтому племянница стыдливо потупилась, промолчала.
Возле школьных ворот к ней, как ни в чем не бывало, прибилась Ванесса. За пару дней обучения в Элозиане оказалось не сложным на себе прочувствовать её дурной нрав и осознать намерения: обозначить в Эстер свою дуэнью. Что для выше упомянутой, казалось более чем оскорбительным.
- Отвратительная погода, не правда ли?! - она лихорадочно обмахивалась кружевным веером, будто свисающий конец её вуали вот-вот воспламениться.
Северянка не ответила. Такая жара была для неё в новинку, а каждое "новое" надлежало воспринимать как божью благодать.
- С твоим-то здоровьем я бы выбирала наряды полегче. Холод - жара, жара - холод. Резкие перепады температуры дурно сказываются на женском самочувствии.
- Ты, ей-Богу, как моя матушка, - усмехнулась.
- Приятно слышать, - неуверенно отозвалась Ванесса.
- Каждый свой день она мерила погодой. - Пропустив слова мимо ушей, продолжила. - Могла неделями не покидать дома, если солнце, по её мнению, светило слишком ярко. Если ветер врывался с востока, а бутоны домашних цветов клонило к западу.
- Твоя матушка мертва? - собеседница в неприятном предчувствии нахмурилась.
- Побери её черт, но нет. С чего ты взяла?! - Эстер прыснула заливным смехом. - Я имею в виду, что подобная дурь осталась далеко в прошлом. Да и была в силу возраста.
... Дурь...
Ванессу перекосило.
... Её только что назвали дурой, а она лишь стоит и сухо улыбается. Впрочем, потеря собственного достоинства, как и душевного равновесия, не входила в её планы...
_________
В храме привычный полумрак. Холодный утренний свет еле пробивался сквозь бархатистые шторы, освещая купол зернистыми лучами, вмиг исказил былые небесные цвета. Чрез сеть вуали виднелся лишь слабый огонёк свечи, дрожащий под натиском сотрясающегося воздуха. Удушающий запах парафина и смеси душистых трав дурманил, заставлял ныть и без того растертые колени.
...Чёрт...
Попытки вторить хору были давно прекращены; губы плотно сомкнуты, а вспотевшие ладони очерчивали холодные плиты пола. Геометрический узор переходил в плотные древесные плетения, тонул в декоративной позолоте и алмазной крошке. Резкий хлопок двери заставил содрогнуться всех присутствующих.
... Однако, странно... Во время служб вход посторонним воспрещался. Быть может, кто-то припозднился? Нет. В таком случае, заставили бы обождать...
Отчетливый звук шагов.
Эстер приподняла голову, стараясь разглядеть вошедшего, но в глаза бросились лишь в испуге расширенные зрачки Ванессы и её трясущиеся руки.
Шаг. Каблуки отбили чёткую дробь.
- Что... - вопрос чуть не сорвался с губ, но тут же был прерван взволнованным голосом содержательницы.
- П-погодите!
Эстер впервые слышала, как та заикается. В голосе пропала всякая уверенность и важность.
- У-уважаемый, разве... Вы не...
Щелчок. И тишина.
Здравые мысли путались в жутких предположениях, когда в стихийном порыве бордовое море качнулось ко входу.
Протяжное, со свистом "ба-а-х" кануло в омуте позолоты, заставило инстинктивно пригнуться. На высокой ноте затих хор. И Эстер с дрожью оторвала взгляд от пола.
Белоснежная ряса священника окропилась приторно алой кровью. Даже алтарь, некогда пестривший богатством убранства и режущий глаз, не казался более таким ярким. Второй выстрел ударил по ушам сильнее первого, насквозь прошёл прижатую к груди руку, оставив на месте тыльной стороны ладони бордовую пробоину. Кровь стекала по рукавам, топила богатую вышивку, тяжкими каплями вязла в страницах богослужебной книги. Священник мешком осел на пол, потянув за собой деревянную стойку, распластался на мраморных ступенях, тут же въевшихся в сочную плоть.